Ловля ветра, или Поиск большой любви - страница 51
Они шли по набережной. Был, кажется, февраль. Мокрые голые деревья качали на своих ветках нежные такие шарики. Ясень это был, что ли? По обочинам пробивалась трава, совершенно не заботясь о том, что завтра ударит мороз, и она увянет.
Они медленно шли вдоль извилистой реки, шли, приноравливая друг к другу шаги, и разговаривали. И уже через полчаса она вдруг с удивлением отметила, что ей не нудно, что она не тяготится своим спутником, что, напротив, оживленно что-то говорит, и смеется, и что ей необыкновенно легко с ним.
Дойдя до «стекляшки», длинного гастронома в жилом доме, они купили вина. И сели в парке под гигантским деревом, на его мощных корнях, уходящих в землю. Пили вино из пластиковых стаканчиков, много смеялись.
Говорили обо всем, но ей запомнились лишь второстепенные глупости.
Вот и все. Клубились над ними косматые тучи, срывались временами тяжелые капли дождя, кружили с карканьем мокрые, взъерошенные вороны. А они были счастливы. Позже она написала:
У них была не свадьба даже, а вечер. Собрались друзья, поздравляли. «Не знаем, повезло ли невесте, но жениху повезло определенно», — говорили ее друзья. «Ей жутко повезло», — говорили жены его друзей и тайком вздыхали, осуждающе глядя на своих родных, но таких неаппетитных мужей.
Когда все разошлись, они вместе, как положено молодоженам, вымыли посуду. В холостяцкой его квартире было уютно. Когда садилось солнце, просвечивая сквозь заросли ореха, розовые пятна замысловатым кружевом покачивались на стене, освещая комнату таинственным светом. В кухне мягко светилась люстра, сделанная из трехлитровой банки и куска оранжевой материи; в коридоре бра — тоже из разрезанной пополам банки, обмотанной лохматой веревкой. А новый большой холодильник по временам заводил нескончаемые, вьюжные какие-то, песни. И — огромное лиственное растение в горшке, за которым он тщательно ухаживал, которое купал и унавоживал. Засох этот цветок, вероятно, от ревности. Ей нравилась эта непритязательность и простота во всей обстановке.
Не погасив в квартире свет, они ушли из духоты, а стояло уже лето, на воздух, в поле, простирающееся прямо за окнами. Оглядывались и видели светящееся окно, самое уютное в мире, окно их общего уже дома.
Разожгли в лесополосе костер. Конечно, она думала, точнее, планировала, что он сядет рядышком, обнимет ее, и они проведут чудный вечер вдвоем, глядя на пылающий огонь. Но он увлекся процессом, выламывал все новые стволы сушняка, и костер получился такой огромный, что Петровна боялась, не перекинется ли огонь на деревья.
Когда огонь погас, они по свежей стерни ушли далеко в поле, расстелили покрывало и долго молча лежали под бархатным небом, глядя на неверные мигающие звезды, не успевая загадывать желание, когда та или другая вдруг срывалась и падала, оставляя яркий след.
Только много лет спустя поняла Петровна, что ему в тот миг было, как и ей, и радостно, и страшно оттого, что жизнь переменилась так круто и так непоправимо. Непоправимо, потому что разводиться во второй раз в жизни значило расписаться в своей несостоятельности, неспособности ужиться с человеком. И они оба про себя решили терпеть, как бы тяжело им ни пришлось друг с другом.
Оказывается, очень многое (если не все) зависит от решимости. «Подумаешь, если что-то пойдет не так — разведусь!» — легкомысленно подумала юная дурочка, ставшая потом Петровной, и вышла замуж за человека, которого следовало бы обойти десятой дорогой. И развелась спустя несколько лет — само собой. «Буду терпеть все», — решила Петровна, вступая вдругорядь, как говорят в Сибири, замуж — и стала терпеть. Терпеть, потому что когда сходятся два сложившихся человека, даже самых распрекрасных, все равно требуется взаимное терпение.
Временами было нелегко. Случались и кризисы. Но у них все вышло.
«Вот видишь, у нас теперь есть даже свой домик у моря», — говорит Петровна, наблюдая, как муж сноровисто ставит на пляже новенькую палатку. Потом они долго сидят на берегу, смотрят на закат, лунную дорожку. Морской бриз неутомимо треплет их волосы — два одинаковых седых ежика, позолоченных закатным солнцем. Из бесконечного этого покоя, из тихого приятия друг друга, из примиренности с огромным кипящим миром, в котором пластались и страдали большую часть жизни и который, благодарение Богу, победили, рождаются строчки: