Ловушка для беглецов - страница 4

А то! Тебе не кажется странным, что он не отвечает?

И записочки разные, вместо того чтобы крикнуть — помогите, мол. И лестница! Почему он написал, что она под забором? А сам где? На чердаке. Как же он ее под забор положил, а?!

— Не знаю я ничего… Может, он глухонемой?

— А лестница?

— Кто-нибудь положил, не обязательно он.

— Но кто?! Нет, тут что-то другое… — И я пристально поглядел на чердак.

Он был почти таким же, как всегда. Только окно, высоко приподнятое от края крыши, было раскрыто настежь и не отражало яркого солнца. Оно теперь даже казалось не окном, а темной, прямоугольной дырой, за которой могло скрываться все, что угодно.

— Может, все-таки полезем, — нерешительно предложил Фимка. — Надо же помочь человеку?

Я покачал головой:

— Ну откуда ты знаешь, что ему нужна наша помощь, и что «он* — это «он», а не «они»?

— Но ведь в записке-то написано.

— Эх ты! Написать все можно. Думать надо — лестницу кто-то другой положил. — И я понизил голос. — У меня есть идея. Никто не знает, что нас ждет на этом чердаке, поэтому предлагаю обманный маневр. Сделаем вид, что ушли, а в это время потихоньку разведаем. Мы сейчас не имеем права рисковать собой — у нас другие планы. Понял?

— Я, конечно, не против, — засомневался Фимка. — Ну, а если их там много?..

— Тогда удерем. Главное в нашем деле — неожиданность. Усек?

— Это все понятно, только я плохо бегаю.

— Ничего, может, и бежать не придется, — успокоил я его и, набрав в легкие побольше воздуху, закричал: — Эй, на чердаке! Мы сейчас не можем: нам домой надо! Через час придем. Слышите?!

Конечно, как я и ожидал, нам никто не ответил. На чердаке стояла тишина, и эта тишина показалась мне зловещей. Но я спокойно поднял свою полевую сумку, сунул в нее картонки с записками и, не спеша, пусть видят, что я ничего не боюсь, первым пошел к забору.

Фимка поплелся сзади.

Фимка плелся сзади, но лестницу обнаружил первым.

Я пролез в одну из дырок и пошел к тому месту забора, где он был повален, но лежал целым, не разбитым. Ведь говорилось же в записке, что «лестница под забором». А Фимка шел в стороне и случайно своим ранцем, который он волочил почти по земле, подцепил длинный лист ржавого железа и тут же замахал мне:

— Пашка! Сюда! Вот она.

Я подбежал. Точно, это была лестница. Железного листа на всю ее длину не хватило, и край лестницы был прикрыт кучей ботвы. Что говорить, она была отлично спрятана. Мы бы ее ни в жизнь не нашли, если б Фимка не поленился и надел ранец как следует. Конечно, если подумать хорошенько, то можно было бы заметить, что на территории бывшей фабрики ботве взяться неоткуда. Но мало ли для чего ее принесли, ведь огороды рядом, может, костер хотели разжечь.

— В записке сказано, что лестница под забором, а она вон где… — вслух подумал я. — Да… Еще одна загадка.

— Может, он просто ошибся. — И Фимка кивнул на чердак. — А вдруг он больной?

— Как же — больной! — криво усмехнулся я. — Может, как раз наоборот — слишком здоровый. Ну что, лезем?

— Да что-то не хочется… — Фимка почесал свой большой круглый затылок. — Давай позовем кого-нибудь из взрослых?

Мне тоже лезть совсем не хотелось, но не мог я показать Фимке, что мне страшно. Вот если б кто-нибудь сейчас запретил лезть, тогда другое дело, можно было бы и бросить этот дурацкий чердак.

— Надо, Фимк, надо самим. — И я потянул лестницу из-под ботвы. — Что смотришь, бери за другой конец!

Мы запыхались, пока дотащили лестницу до конторы.

— Может, отдышимся? — предложил Фимка.

Я понимал, что он оттягивает время. Мне тоже хотелось постоять, отдышаться, подумать, прежде чем подниматься наверх; но я знал, что если очень долго думать, то можно и совсем раздумать, потому что это всегда так: чем больше думаешь, тем страшнее. Это как в речку с высокого моста прыгать.

— Нет, Фимк, потом отдышимся, — сказал я. — Поднимай.

Мы осторожно поставили лестницу под чердачную дверь и полезли вверх. Дверь была приоткрыта наполовину, и поэтому, заглянув внутрь чердака, я увидел только один его угол, левый от меня. Я попытался легонько толкнуть дверь, но она так сильно скрипнула, что я сразу решил больше ее не трогать, чтобы не выдать себя.