Лучшие из нас - страница 4

А может, нам выбрать другую точку на линии жизни Пола и начать его историю с того момента во время четвертого семестра, когда позади уже остался предварительный экзамен, когда он успел начать и закончить математические занятия и когда — почти тайно и с основательно продуманной небрежностью — он сдал зачет по фонетике и языкознанию и экзамен по латыни. Может быть, история Пола Бентсена началась именно тогда, когда он вошел в аудиторию 1102, расположенную на одиннадцатом этаже корпуса имени Нильса Трешова, на предпоследнем этаже самого высокого здания в университетском районе Блиндерн, во всяком случае, в самом высоком здании историко-философского факультета (как он назывался в то время). Потому что в этот момент линия его жизни резко взлетела вверх, поднимаясь очень высоко, выше одиннадцатого этажа. Да, может быть, все началось именно в тот момент, когда он вошел в аудиторию в качестве студента кафедры лингвистики. Спустя три года он следовал во главе группы из трех облаченных в мантии человек, направляясь в Старый Актовый зал в историческом здании университета в центре Осло для защиты своей докторской диссертации «Между Сциллой и Харибдой: морфосинтаксическое погружение в латинском и древненорвежском языках». Еще через пару лет Пол начал работать в новой должности: научным сотрудником относительно недавно созданной кафедры футуристической лингвистики — футлинг, как ее называют посвященные. Правда, это временная, а не постоянная работа (постоянных должностей научных сотрудников в Университете Осло практически не осталось, и их крайне редко получают до достижения сорока лет). Так что это всего лишь временная работа, но Пол все-таки стал ближе, чем когда бы то ни было, к своей цели. Он не упустит этой возможности. Он останется в университете. Ведь именно этого он хочет.

Но, разумеется, история Пола началась задолго до этого. Может быть, в тот момент, когда самые сильные и живучие сперматозоиды отца Пола достигли финишной черты и, уверенно вильнув хвостиком, проникли сквозь оболочку яйцеклетки матери Пола. Был самый обычный вторник. Она сидела в снегу под елью по дороге в усадьбу Уллеволсетер, у нее замерзла попа, и она стала натягивать рейтузы и лыжные брюки. Она поделилась с отцом Пола какао, получив взамен половину молочной шоколадки. Они дурачились и шутили и нашли общий язык (так обычно говорила мама, когда рассказывала Полу о его появлении на свет), и ее штаны тут же были спущены на лодыжки, ледяные еловые иголки вонзились в спину, а незнакомый рыжеволосый мужчина оказался между ног. На них падал снег, мама тяжело дышала, уткнувшись ему в шею, прямо в широкий ворот свитера.

Спустя ровно девять месяцев, день в день через девять месяцев после зачатия, родился Пол. («Это, наверное, единственный случай, когда Пол успел куда-то вовремя», — сказал матери Пола его лучший друг Мортен, случайно услышав рассказ о его рождении). Может быть, история началась в то утро, когда мать Пола сидела в постели, застланной чистым хрустящим бельем, в больнице Уллевол, с порванной промежностью, болью в тазу и увеличившимися от молока и потому совершенно неузнаваемыми грудями: поначалу она даже не поверила, что это ее груди. В то утро, когда она посмотрела на своего крошечного сына, который уже в том юном возрасте обладал на удивление большим носом, склонилась к его лысой макушке и заверила его, да и саму себя, что она справится. И она это сделала. Она замечательно справилась одна. Они с Полом жили в квартире, которую она унаследовала от своих родителей, в районе Фагерборг, недалеко от церкви Вестре-Акер.

Церковь Вестре-Акер, красное кирпичное здание с позеленевшей колокольней, возвышается на небольшом холме. В этой церкви крестили и маму, и Пола, здесь мама прошла обряд конфирмации, и здесь похоронены бабушка с дедушкой. Сюда они с Полом ходили каждое воскресенье на протяжении многих лет, чтобы положить цветы на их могилы. Пол с мамой. Мама с Полом. Всегда вдвоем. Они всегда были вдвоем вплоть до того дня, когда мама вышла замуж, кстати, тоже в церкви Вестре-Акер.