Лунный камень - страница 20

Ни ему, ни мне не хотелось разбираться с этой частью исследования. Мы посмотрели друг на друга, потом на прилив, мягко наползающий на Зыбучие пески.

– О чем вы думаете? – вдруг спросил мистер Франклин.

– Я думал, сэр, – ответил я, – что с удовольствием бросил бы этот алмаз в пески, и на этом все закончилось бы.

– Если у вас в кармане лежит сумма, которую можно выручить за камень, – сказал мистер Франклин, – назовите ее, и алмаз ваш.

Любопытно заметить, как даже малейшая шутка приносит облегчение, когда у вас неспокойно на душе. Тогда нам показалась ужасно забавной идея покончить с законной собственностью мисс Рейчел и ввести мистера Блейка, душеприказчика, в страшные хлопоты, но сейчас я решительно не понимаю, что мы в этом нашли смешного.

Мистер Франклин первым вернулся к предмету разговора. Он достал из кармана конверт, открыл его и протянул мне лежавшую в нем бумагу.

– Беттередж, – сказал он, – ради моей тети мы должны разобраться, почему полковник решил завещать камень племяннице. Прочитайте это, но помните, как леди Вериндер относилась к брату после его возвращения в Англию и до того времени, как он сказал вам, что запомнит день рождения племянницы.

Он вручил мне отрывок из завещания полковника. Сейчас, когда я пишу эти строки, этот документ все еще находится у меня, и я приведу его для вас.

«Третье, и последнее: я завещаю моей племяннице Рейчел Вериндер, дочери и единственному ребенку моей сестры Джулии Вериндер, вдовы – если ее мать, вышеупомянутая Джулия Вериндер, будет жива во время следующего после моей смерти дня рождения вышеупомянутой Рейчел Вериндер, – принадлежащий мне желтый алмаз, известный на востоке под названием Лунный камень, при условии, что ее мать, вышеупомянутая Джулия Вериндер, будет к тому времени жива. Я желаю, чтобы мой душеприказчик либо собственноручно, либо через назначенное им доверенное лицо передал указанный алмаз в частное владение моей вышеупомянутой племяннице Рейчел в ее следующий после моей смерти день рождения в присутствии, если возможно, моей сестры, вышеупомянутой Джулии Вериндер. И я желаю, чтобы моя вышеупомянутая сестра посредством заверенной копии данного документа была поставлена в известность о его третьем и последнем пункте, которым я передаю алмаз ее дочери Рейчел в знак моего полного прощения за тот вред, который ее поведение по отношению ко мне нанесло моей репутации, и в особенности в знак того, что я, как подобает умирающему, прощаю оскорбление, нанесенное мне как офицеру и джентльмену, когда ее слуга по ее указанию закрыл передо мною дверь ее дома в день рождения ее дочери».

Далее говорилось о том, что, если миледи или мисс Рейчел умрет до смерти завещателя, алмаз должен быть отправлен в Амстердам в соответствии с запечатанными указаниями, которые хранятся вместе с камнем. В этом случае выручка от его продажи должна быть прибавлена к сумме, уже завещанной на основание химической кафедры в северном университете.

Я молча вернул бумагу мистеру Франклину. До этой минуты, как вы знаете, я считал, что полковник умер так же презренно, как жил. Я не хочу сказать, что отрывок из его завещания заставил меня отказаться от этого мнения, я просто говорю, что он меня удивил.

– Что ж, – обратился ко мне мистер Франклин, – вы прочитали заявление самого полковника, что теперь скажете? Я, доставив Лунный камень в дом тети, слепо помогаю вершиться его мести или же оправдываю его как раскаявшегося христианина?

– Трудно сказать, сэр, – ответил я. – Он умер с ужасной местью в сердце и ужасной ложью на устах. Только Господь Бог знает правду. Не спрашивайте меня.

Мистер Франклин сидел и крутил в пальцах отрывок из завещания так, будто хотел выдавить из него истину. В то же время он заметно изменился. Если до этого он был ярким и оживленным, то теперь непостижимым образом превратился в медлительного, серьезного и задумчивого молодого человека.

– У этого вопроса есть две стороны, – заметил он. – Объективная и субъективная. Какую примем?

Он получил не только французское, но и немецкое образование, и до сих пор, как мне казалось, одно из них властвовало над ним безраздельно. А теперь, насколько я мог судить, его место занимало второе. У меня есть правило: никогда не замечать то, чего не понимаю. Я последовал курсом средним между объективной стороной и субъективной. Говоря проще: уставился на мистера Франклина и ничего не ответил.