Лунный камень - страница 44

При нынешнем положении вещей надежды на то, что кто-либо в доме даст ответы на эти вопросы, не было. Мистер Франклин, похоже, считал ниже своего достоинства передавать слуге – даже такому старому слуге, как я, – что мисс Рейчел сказала ему на террасе. Мистер Годфри, который как джентльмен и родственник, видимо, пользовался доверием мистера Франклина, доверие это уважал и молчал. Миледи, несомненно, тоже посвященная в тайну и единственная, кто имел доступ к мисс Рейчел, открыто заявляла, что ничего не могла с нею поделать. «Ваши разговоры об алмазе только злят меня!» При всем материнском влиянии она не смогла выдавить из нее больше ни слова.

Таким образом, мы зашли в тупик и с мисс Рейчел, и с Лунным камнем. В первом случае миледи была бессильна нам помочь. Во втором (и вы сейчас сможете сами в этом убедиться) мистер Сигрейв был близок к растерянности и замешательству.

Обыскав весь будуар и не сделав никаких открытий среди мебели, наш многоопытный сыщик спросил у меня, было ли вообще слугам известно, куда на ночь спрятали алмаз.

– Во-первых, я знал, куда его положили, сэр, – ответил я. – Сэмюэль, лакей, тоже это знал, потому что находился в зале, когда решали, куда на ночь положить алмаз. Знала моя дочь, она вам уже об этом говорила. Она или Сэмюэль могли упомянуть об этом кому-то из слуг… Или кто-то еще из слуг мог услышать тот разговор через боковую дверь зала, которая могла быть открыта на черную лестницу. Насколько я понимаю, кто угодно в доме мог знать, где ночью хранился алмаз.

Мой ответ дал господину старшему инспектору довольно широкое поле для подозрений, поэтому он попытался сузить его, попросив меня описать характеры слуг.

Я сразу подумал о Розанне Спирман. Но я не должен был, да и не было у меня такого желания, наводить сыщика на подозрения в адрес бедной девушки, чья честность никогда не вызывала у меня сомнений. Смотрительница в исправительном доме отрекомендовала ее миледи искренне раскаявшейся и заслуживающей доверия девушкой. Старший инспектор сначала должен был найти повод ее подозревать, и лишь после этого, не раньше, моим долгом будет сообщить ему, как она попала в дом миледи.

– У всех наших людей отменные рекомендации, – сказал я. – И все они заслуживают доверия, которое оказывает им хозяйка.

После этого мистеру Сигрейву оставалось одно, а именно: взяться за работу и лично познакомиться со всеми слугами.

Одного за другим их всех подвергли допросу. И каждый из них заявлял, что ему нечего сказать, причем говорили они это, особенно женщины, очень пространно и с большим негодованием, вызванным запретом пользоваться их комнатами. Когда всех отправили вниз заниматься своими делами, Пенелопа была вызвана и допрошена второй раз отдельно.

Небольшая вспышка дочери в будуаре и готовность, с которой она посчитала себя подозреваемой, произвели на старшего инспектора Сигрейва неблагоприятное впечатление. К тому же ему, кажется, не давало покоя то, что она была последней, кто видел алмаз той ночью. Когда допрос был закончен, моя девочка пришла ко мне, клокоча от гнева. Сомнений не осталось: этот полицейский, можно сказать, прямым текстом заявил, что считает ее вором! Я едва ли мог поверить, что он (по мнению мистера Франклина) мог быть таким ослом. Но, хоть он и ничего в этом смысле не говорил, мне было неприятно видеть, каким взглядом он смотрит на мою дочь. В разговоре с Пенелопой я только посмеялся над ее словами, как будто ее предположение было слишком нелепым, чтобы относиться к нему серьезно, что, впрочем, соответствовало действительности. Боюсь, что в душе я глупейшим образом тоже рассердился. Видеть дочь в таком состоянии было довольно тяжело. Она сидела в углу, безутешно закрыв лицо передником. Глупо, скажете вы. Она могла дождаться, когда он предъявит ей обвинения открыто. Что ж, я как человек взвешенный готов это признать. И все равно, господин старший инспектор мог и вспомнить, что… Не важно, что он мог вспомнить. Черт бы его побрал!

Следующий и последний этап расследования довел дело, как говорится, до кризиса. Сыщик провел разговор (на котором я присутствовал) с миледи. Сообщив ей о том, что алмаз украл кто-то из домашних, он попросил разрешения для себя и своих людей обыскать комнаты и сундуки слуг. Моя добрая хозяйка, благородная, честная женщина, отказала ему в праве обращаться с нами, как с ворами.