Любимый ученик Мехмед - страница 5

— Как тебя зовут? — строго спросил мрачный усач по-турецки.

Когда Андреас назвал своё имя и фамилию, а также имя своего отца, лицо служителя посветлело:

— Значит, ты тот самый учитель, которого мы ждём?

— Да.

— При тебе должна быть бумага.

— Она есть, — Андреас порылся в дорожном мешке, лежавшем на повозке рядом с сундуками, и вынул скатанное в трубку письмо в кожаном чехле, но служитель сделал знак, что верит на слово, после чего створка ворот открылась шире, и на городскую улицу вышли четверо носильщиков.

Как только престарелый владелец повозки отвязал сундуки, эти вещи отправились во дворец, а молодой грек, расплатившись со стариком, вскинул на плечо дорожный мешок и последовал за служителем.

Андреас удивился, насколько безлюдным и пустым оказалось жилище принца. Возле ворот несли службу четыре десятка стражей, но они не могли заполнить огромное пространство внутреннего двора. Колодец, стоявший посреди этой пустоты, казался маленьким, будто потерянная кем-то феска, а галереи с тонкими колоннами, тянувшиеся по периметру, выглядели необычайно длинными. Здесь невольно приходила мысль, что человек мал — он лишь песчинка в огромном космосе.

Дворцовые залы и коридоры также были пусты. Носильщики с сундуками куда-то пропали, а другие слуги не показывались. Лишь эхо сопровождало Андреаса и служителя. Каждый шаг по мраморным плитам пола отчётливо слышался в окружающей тишине. Каждый шорох одежды становился громким.

Молодому учителю даже не верилось, что скоро самому придётся стать обитателем этой гулкой пустоты. А ещё он размышлял, как же его ученик, принц Мехмед, ощущает себя здесь. «Наверное, ему скучно», — подумал грек, однако не следовало делать поспешных выводов заранее. Сведений было слишком мало, несмотря на то, что учитель ещё до отъезда из Эдирне расспрашивал о своём ученике всех, кого мог.

Как ни странно, Мехмед уже успел побыть султаном. Когда мальчику исполнилось двенадцать, отец передал ему трон, а сам удалился в этот самый дворец — в Манису. Разумеется, двенадцатилетний сын не справился с обязанностями правителя. Никто бы в таком возрасте не справился, и всё же отец оказался разочарован, поэтому, понаблюдав за правлением чуть менее двух лет, снова поменялся с сыном местами.

«А что же Мехмед? — думал Андреас. — Насколько охотно он вернулся в Манису? Чувствует ли себя наказанным? А может, оказался рад удалиться от непосильного дела?» Это пока оставалось тайной, как и характер Мехмеда.

Увы, разузнать о характере принца у кого-либо в Эдирне не удалось. О Мехмеде говорили так, будто всё в нём соответствует идеалу, а ведь никто не идеален. Даже о том, что двухлетнее правление оказалось неудачным, никто прямо не сказал — Андреас догадался сам, благо, это было легко, а вот судить о характере мальчика лишь на основании славословий не мог. Все говорят: «Достойный сын своего отца, подающий большие надежды», — а кто знает, как там на самом деле. Оставалось лишь гадать — тихоня или сорванец?

Тихий и скромный ребёнок с радостью сложил бы с себя султанские обязанности, а в здешнем дворце чувствовал бы себя хорошо и спокойно, однако новый учитель снова и снова возвращался к предположению, что Мехмед совсем не тих и не скромен, и что во дворце принцу скучно.

Честно говоря, молодой учитель предпочёл бы получить именно такого ученика — не тихого и не скромного, то есть трудного. Занятие с покладистым казалось Андреасу слишком лёгкой задачей. Настоящий интерес виделся греку лишь там, где есть препятствия: лень или упрямство, с которыми придётся терпеливо бороться, а для этого надо разгадать ученика, понять его характер, склонности и, ничего не ломая, направить умственное и духовное развитие мальчика в правильное русло.

«Получится ли это с Мехмедом? Получится ли сделать его лучше, чем он есть сейчас?» — думал Андреас, когда, наконец, достиг покоев главного распорядителя.

В отличие от остального дворца там жизнь пусть не кипела, но ощущалось оживление. Одни челядинцы — все в тёмных одеяниях, препоясанные зелёными кушаками — приходили, чтобы сделать устный доклад и получить повеления. Другие приходили с какими-то записями. Третьи просто ждали, стоя возле дверей большой комнаты, где в дальнем конце на большом зелёном тюфяке с кисточками сидел человек, манерами и осанкой чем-то похожий на правителя.