Любовь поры кровавых дождей - страница 56
— Лида! Лида! — кричал я, не помня себя, и что было мочи колотил в дверь.
Ни звука не раздавалось изнутри.
— Лида, Лида, отвори мне дверь, на одну лишь минуту отвори!..
Убийственная тишина была за дверью.
— Знай, я не уйду, Лида, я шагу отсюда не сделаю, я пробуду здесь всю ночь! Лида, не бери грех на душу, открой!..
Тишина… Тишина… Тишина…
Внезапно меня охватила смертельная усталость, как и в первый раз, когда я утратил силы и волю и присел на мраморной лестнице. Сейчас я снова сел на холодную ступеньку.
Помню, как во сне, я продолжал изо всех сил стучать в дверь ногой, но все было тщетно.
— Товарищ командир, товарищ командир! — послышался голос снизу.
Перегнувшись через перила, я взглянул вниз. Старушка в очках стояла на площадке нижнего этажа и махала мне рукой.
— Сойдите сюда, я до верху не доберусь, ноги не слушаются, — просила она.
Я спустился.
— Послушайся старую женщину, как мать тебе говорю: не ломись к ней. Может, и не хочет Лида перед тобой показаться, стыдится своего вида. Оставь, пощади, ей своего горя хватает. Приходи в другой раз, завтра, послезавтра приходи… коли будет на то воля божья, помогу я тебе с ней свидеться… А сейчас ступай себе с миром, сын мой. Уходи… Уж с таким трудом взошла я на треклятую лестницу, коленки не слушаются, будто и не мои. Да что поделаешь, на оба эти дома до завтра я дежурная… потом-то четыре дня отдыхать буду… Ну, ступай, ступай, милый, приходи после, в другой раз… как-нибудь, может, сумею до пятого этажа дотащиться, поднимусь к ней с тобой вместе… Я живу в соседнем дворе, а окошечко, из которого я тебя углядела, это наша дежурка, значит, понял?.. Ступай, ступай, храни тебя господь…
Я очнулся, вскинулся.
— А вдруг за это время с ней что-нибудь случится? Она такая слабая…
— От своей судьбы не уйдешь. Но бог милостив… ежели захочет он вашей встречи… — Она, не договорив, осенила себя крестом.
По сей день не вспомнить, как я очутился на Лиговке…
Когда я вошел в пустую обшарпанную комнату Кустова, она уже не казалась мне такой унылой и мрачной.
Трое наших шоферов и взводный с азартом стучали костяшками домино.
Ребята сняли с грузовой автомашины маленькую печурку, втащили в дом, разожгли припасенными еще в части дровами. В комнате стало тепло. Время от времени, встав на коленях перед печуркой, кто-нибудь из ребят ворошил огонь, подкладывая поленце.
Кустова еще не было.
Меня позвали играть, но я отказался. Подняв воротник полушубка, я улегся в том же углу, где провел минувшую ночь.
Закрыл глаза, и недавние картины поплыли передо мной. Мне страстно захотелось увидеть в согбенной седоволосой старухе с запавшими щеками ту обворожительную, прекрасную, жизнерадостную женщину с гордой осанкой, плавной походкой, с упругим и красивым молодым телом, женщину, при взгляде на которую у мужчин начинала бурлить кровь.
Но нет, не смог я сблизить эти столь разные облики одного и того же человека.
…Привиделся мне мой любимый Зеленый Мыс, сверкающий в лучах южного солнца, утопающий в буйной зелени, благоухающий, пьянящий всех и хмельной сам… Опять увидел я лазурь высокого неба и тихую гладь дремотного моря… Лида выходит из воды, белокурые локоны подхвачены голубой косынкой… купальник в голубую полоску подчеркивает ее стройность… Она направляется ко мне смеясь, обеими руками держа прозрачную медузу, которой намерена напугать меня… А я лежу на горячем песке, и сердце мое полно сладостного блаженства…
— Товарищ майор, наши документы уже у меня в кармане, мы отправляемся за машинами. Ждите нас здесь.
Это капитан Кустов. Он вернулся из штаба.
Ребята собираются.
Печурка погасла. В комнате холодно. Короткий зимний день догорел, вот-вот стемнеет.
— Хорошо. — Я поворачиваюсь на другой бок, натягиваю повыше воротник, плотнее закутываюсь в полушубок. Силюсь вернуть ускользнувшее видение, но Кустов сводит на нет все мои усилия.
— Возможно, нам придется ехать ночью, — говорит он, — необходимо подготовиться. Я прихватил с собой картон, он лежит в нашем фургоне. Надо нарезать из него круглые щиты на машинные фары. Вы, верно, знаете, как маскируют фары?