Любовь с алкоголем - страница 20

— Боже, Рая, да садись где хочешь! Что ты из всего делаешь грандиозное событие.

— Крайст, Раиса! Действительно, — засмеялся Майкл.

— Хорошо, хорошо. Джизус Крайст, но где же мне сесть?

Слава села на заднее сидение «Кадиллака». Все они упомянули Бога машинально, не думая и не веря. Но каждый, видимо, своего.

Они приехали, как желала Раечка, — на красивой машине, дверцы которой распахивают швейцары в ливреях, и фоторепортеры слегка ослепляют вспышками. Раечку таки отщелкали. Она, как Джоан Мэнсфилд, оттопыривала попку, а вместо знаменитого писка последней выкрикивала «Хай! Вау!» Среди фотографов скуластая девушка узнала типа с вернисажа Шемякина. Тот тоже узнал Славу и протянул свою карточку, сказав, что у него есть прекрасные фотографии для нее. На карточке значилось, что он Алэн Бёрлинер, фотограф. Так же на ней был представлен портрет фотографа — в таксидо и бабочке, глядящего несколько ошарашенно, будто его неожиданно засняли. Видимо, этим портретом он хотел сказать — снимаю я неожиданно, но получается потрясающе. В жизни фотограф был старше.

Славица глядела за распахнутые двери Антик Гилд[16] и думала, что какой-то бессознательный символизм есть в том, что вечер, посвященный русским, проходит в Антикварном Центре. При входе, где Майкл отдал пригласительные, стояла женщина в русском сарафане, приветствующая всех: «Хай!», и старички в русских рубахах, говорящие: «Ласкаво просимо!» Раечка тут же захлопала в ладоши — «Они украинцы!» — и затараторила по-украински.

— Майкл, однажды Раиса сорок минут читала какую-то поэму на украинском языке. Я тогда очень хорошо поняла, как американцы должны себя чувствовать во всех наших славянских компаниях. Я, может, обрусела с Речел, но не обукраинилась еще… Ох, эта Украина еще устроит русским, это бомба замедленного действия. Также, как хорваты наши…

Из зала гремела музыка Бородина «Половецкие пляски», известная американцам, как «Стрэнджерз ин Парадайз»[17]. Иначе привить любовь к классической музыке американской массе было невозможно. Зал для вечера был настолько громаден, что устроители очень правильно сделали, расставив бары и кадки с пальмами далеко от стен. Центр все равно мог вместить катающихся на роликовых коньках. Таких приглашенных не было, но можно было встретить старушек в креслах на колесиках. Помимо них были старушки, поддерживаемые с двух сторон внуками — крепкими американскими бизнесменами.

Люди, разносящие закуски на подносах, были в русских рубашках. Бармены — в папахах и черкесках. Тут и там слышались приветствия, происходили знакомства и рассказывали о том, что кто-то русский. Русской могла быть четверть Америки, потому что у нее обязательно была еврейская бабушка из Чопа, Винницы, Черновцов.

Речел уже беседовала с тоненькой старушкой — сгибая ноги в коленях, оттопыривая попку и выкрикивая: «Россия… Павлова… Иисуси!» Старушка, видимо, была в прошлом балерина. Рядом с ними Слава узнала типа с классов музыкального театра. Она три месяца усердно ходила на занятия, которые начинались поздно вечером, давая возможность «актерам» заехать после работы домой и переодеться в актерские одежды — рваные майки, трико, штаны на веревочках… На занятиях надо было воспроизвести сцену из известного мюзикла. Слава хотела сделать инсценировку из «Голубого Ангела», песни «Опять влюбляюсь». Она все никак не могла достать корсет и перо в волосы, как у Марлен Дитрих в фильме. А одна из учениц — здоровенная тетка — без всяких атрибутов три месяца пыталась изображать Мерилин Монро. Она все старалась помягче прыгать — «Даймондз[18] — лучшие друзья девочек»… Скуластая девушка грустно сидела под разбитым пианино и все наблюдала — «Все равно она никогда не будет приглашена на эту роль. Все равно этот фильм никогда не переснимут. Все равно Мерилин Монро останется единственным и лучшим вариантом…»

— Майкл, мы не должны быть все время вместе? О, я не потому, что не хочу быть с вами, а просто… у тебя, наверняка, здесь много знакомых, с которыми ты хочешь поздороваться?..

— О'кей. Встретимся к началу приветственной речи…