Любовь с алкоголем - страница 25

— Моя подруга… она уже и не русская. Она вообще гибрид! Правда, с большим уклоном в американскую сторону. Знаете, как вот выращивают абрикосы с персиками и получаются нектарины.

Американка засмеялась: «Только если принять абрикос за американский фрукт, а персик за русский, ваша подруга получится все-таки больше абрикосом!.. А у вас есть агент? Вы же актриса?» Слава не стала углубляться в тираду «Американское общество и его агенты», сказав, что на данный момент нет.

— Я ничего не обещаю, но, может, вы бы подошли… дайте мне ваш телефон, хорошо вас показать мистеру Брокколи.

Если бы рядом стояла Речел, то на весь зал разнеслось бы ее «Вау! Крайст! Джизус! Вау!», как реакция на упоминание продюсера всех почти джеймс-бондовских фильмов. Но Раечка стояла в окружении югославов, а Славица… Ну, она была уже настолько пьяна, что и не поразилась. Спокойно написала свой телефон — долго и старательно вырисовывая пьяные цифры — на листке бумаги. В микро объявили Теодора Бикеля, который сидел уже на стуле посреди «сцены». Кто-то забирал его костыли, кто-то заботливо нес гитару. А жестикулирующая Раечка, в окружении югославов, тем временем шла к Славице, показывая рукой то на Бикеля, то на себя. Напоминая, видимо, Славе — «Помнишь, я ставила его пластинку?!»

— Это прекрасный исполнитель русских романсов. Старинных песен. Цыганских тоже. Но он не русский. Представляете?! — объясняла уже Раечка американке.

— Интересно, он понимает слова, которые так страстно поет? — Славе хотелось язвить, хотелось даже обидеть кого-нибудь. — А где же наши напитки? — Она взглянула на набриолиненного парня.

— Славуля, он очень хорошо поет, честно! — защищала Раиса Бикеля.

— А я и не сомневаюсь! Он интерпретирует только эмоциональную сторону, только мелодию, а на текст ему наплевать. Он с таким же успехом, может быть, мог бы петь песню о вашем Ленине! — Она резко взяла бокал, протянутый ей.

— …В двадцать лет он уже был Владыка! Да он вашему царю, Николаю I, сказал, что только Бог выше русского царя, это когда тот удивился высоким ростом Негоша… — неугомонный соотечественник уже русским рассказывал трагедию горы Ловчен. — Хорват был выбран архитектором для нового захоронения, для позорно-фашистского мавзолея… Слава, ты же там была, видела, скажи!

— Да, ну и что? Теперь спиливать мавзолей? Это до бесконечности так может тянуться… — Славица взяла под руку набриолиненного пария. — Я забыла ваше имя, простите…

— Да это же символ! Символ нашей… наших отношений. Еще в Первую мировую войну эту часовенку разрушили немцы и с ними, конечно, хорваты. Этому Саркотичу дали титул! Фон Ловчен!

— Лазарь, — сказал парень, и Славица захохотала.

— Какой кругом символизм! Сплошные символы! Я буду изображать убитую лошадь, знаете, как на картине Адама Стефановича «Битва при Косово», там у царя Лазаря лошадь убивают…

— Это кощунство просто! Пьяная дура!

— Э! Ты, не дурак, чего ты сидишь тут в Америке? Езжай сражаться, патриот… Болтуны… фу, надоели все болтуны, — она освободила руку Лазаря и пошла к столу-бару армянина. Качнувшись и задев слегка Раечку, шепнувшую ей: «Скоро поедем, да?» Но это «скоро» длилось еще около двух часов.

Раиса сняла телефонную трубку и, выдохнув из легких воздух, шепотом сказала «хеллоу». Она варьировала свои «алло» и исполняла «ес» на бегу — предполагалось, что она очень занята и буквально подбежала к телефону, оторвавшись отдел. Было «хай» игровое, за которым должно было следовать что-нибудь вроде «ну, что, баловник?», «хеллоу» шепотом предполагало Раечку в постели.

— Да, пожалуйста… Славочка, это не тот американец. — И Раиса передала через границу-стол телефонную трубку Славе.

Но она ошиблась.

— Я два часа тренировался произношению без акцента… Почему ты прячешься?

— Честно говоря, не знаю, — Слава звякнула колокольчиком на шее игрушечного Кузи. Одна его лапа была обожжена сигаретой — следствие совместных походов со скуластой девушкой. Эта сумасшедшая, находясь неделю в опьянении, всюду таскала кота с собой!

— Можно, я заеду? Проедемся… Не знаю, что угодно…

Раиса встала с кресла, подпрыгнула, сделала гримаску, будто Слава сидела с камерой наготове, протанцевала в ванную.