Любовь - страница 25

— Потому что ты педант, Ананья, — хныкал Лжевидохин. — Умный человек, но не дальний и притом педант. Ты шилом мыться будешь, а мылом дырки протыкать — лишь бы не менять задуманного.

Последнее время дряхлый оборотень изменился не в лучшую сторону и не стеснялся верного человека, выказывая порою удивительное малодушие. И тут надо отдать должное Ананье, он не спускал хозяину, ставил его на место с приличной в таких случаях строгостью.

— Позвольте, государь, — суховато, даже сердито возразил он уже на пороге, — позвольте заняться этим Жиханом. Я поднимусь наверх.

По важности дела Ананья, судья двух приказов — после гибели Замора он возглавил в дополнение к Приказу наружного наблюдения Приказ надворной охраны — не мог передоверить допрос пигалика кому-нибудь из подручников, но и сам за неимением времени вынужден был ограничиться тем, что лежит на поверхности. Три четверти часа хватило главному сыщику Словании, чтобы вполне уяснить себе все, что имел сообщить маленький пройдоха. Найденный еще при обыске, прежде всяких объяснений хотенчик Ананья захватил с собой и удалился.

Золотинку отвели в подземелье, в каменный чулан с железной дверью, без света, и там заперли. Она нашла продрогшими босыми ногами какую-то ветошь, солому на полу и задумалась.

«Вот как?» — говорил на допросе Ананья, выражая сдержанное сомнение, и «можно ли чуть подробнее? а если еще раз?» — то была крайняя степень любопытства, которую позволил себя сыщик, коснувшись рокового вопроса о происхождении хотенчика. Временами Золотинке чудилось, что Ананья лениво и без удовольствия, просто по должности издевается, проницая все, что таил пигалик. Теперь, заново переживая допрос, Золотинка так и не смогла уяснить, что же сказала им Зимка. И будет ли все-таки свидание с государем?

Это-то и было самое скверное — что за расчет без толка и смысла заживо гнить в темнице?! И хотя, тоскуя в кромешной тьме, оживленной только шорохом распуганных по щелям клопов, которые в воинственном недоумении лазили там друг по другу, Золотинка позволила себе некоторые развлечения, хватило их не надолго. Она запустила в щель между косяком и дверью сеть и с нескольких попыток, действуя сетью, как щупальцами, отомкнула оба наружных замка, чтобы выглянуть из одного мрака в другой, — вот и все, что можно было себе позволить. Рано или поздно приходилось возвращаться в чулан и запираться там вместо со своими смутными ожиданиями.

Смирение ее было вознаграждено спустя несколько часов — раздались голоса, в щелях заиграл свет, и Золотинка, сдерживая дыхание, поняла, что пришел час встречи…

Наконец она увидела оборотня — за решеткой. Лжевидохин сидел в дальнем конце перегороженного надвое подземелья. Там, за решеткой, делили с ним заключение едулопы на корточках у стены и две черные собаки, которые беспокойно бросились к железным прутьям перегородки. Ананья, на этой половине длинного помещения, рядом с узницей, принял у дворянина факел и вставил его в гнездо на стене. Стража, стеснившись в двери, вышла.

Нисколько как будто не изменившийся за два года Лжевидохин — да и куда там еще меняться при такой-то дряхлости! — разглядывал пигалика сквозь круглое стеклышко, которое держал против глаза. Все же это был не тот Видохин, которого Золотинка помнила среди склянок. Ей не трудно было это подметить, именно потому, что она ждала перемен. Встрепанные патлы над ушами, без которых трудно было представить себе старого ученого, выражали собой не беспокойство издерганной, поедающей саму себя мысли, а нечто иное, то самое, вероятно, что выражало и смятое дряблыми морщинами лицо, которое сложилось недобро и холодно, с каким-то кривым прищуром. Просторная шуба с широким воротником живо напомнила Золотинке прежнюю, Видохинскую, с ее жженными пятнами и многолетним салом… эта была разве что поновее. Зябко кутаясь, Лжевидохин придерживал ее возле горла.

Видохин разил кислыми запахами немытых склянок. От этого несло волнующим дурманом волшебного камня. Едва переступив порог, Золотинка учуяла Сорокон. Она услышала его, как слышат и узнают некогда хорошо знакомый, но забытый в разлуке голос… и вот — как вчера!