Любовница Витгенштейна - страница 49

Я не могу себе представить, зачем кому-то захотелось бы разобраться в таком вопросе.

И вообще, я никогда толком не знала, что было такого в ношении этой футболки.

Хотя гребля Мопассана теперь снова в моей голове тоже.

Если бы я сохранила футболку, то, без сомнения, могла бы надевать ее, когда садилась на весла в своей собственной лодке.

Более того, жаль, что я не сохранила их все, ведь тогда я могла бы надевать новую футболку всякий раз, когда садилась на весла.

Что я нахожу интересным в этой идее, так это то, что спереди я бы всегда выглядела так, будто на мне одна и та же футболка.

Савона — так бы на ней всегда было написано.

От одного рукава до другого.

Однако, разумеется, цифры на спине каждой футболки были бы разными.

Так что, возможно, я даже могла бы менять их последовательно.

Хотя, пожалуй, я не учитываю проблему с размерами.

Ведь даже та, что я носила, уже была слишком велика, и, несомненно, многие другие были бы еще больше.

Однако никому не захочется вернуться в Савону, чтобы это проверить.

И, в любом случае, я практически никогда не носила футболку, сидя на веслах.

По правде сказать, вполне вероятно, что на мне совсем ничего не было в тот день, когда я играла в теннис.

Кстати, у меня все еще месячные.

Месячные — вот еще одна тема, которой я не хочу придавать большого значения.

В данном случае это просто то, что происходит.

Хотя вообще-то я потеряла счет дням и уже не знаю, как долго они идут.

Несомненно, я могла бы просмотреть то, что написала, и попытаться вычислить это. Но я вполне уверена, что отметила не все дни.

Иногда я их отмечаю, а иногда нет.

В последнее время я часто просто переставала печатать, а затем начинала снова, не указывая при этом, что уже наступило завтра.

Я также не упоминала о том, что выбросила сирень, а это случилось не позже, чем вчера.

И, без сомнения, если бы даже я просмотрела написанное, я бы все равно отвлеклась на другие вещи, о которых писала.

Более того, даже не возвращаясь к написанному, а просто думая об этом, я теперь вспоминаю, что проститутку, с которой когда-то жил Ван Гог, звали Син.

Что я, несомненно, вставила где-то выше, так это то, что раньше я очень много знала о разных художниках.

Ну, я много знала о разных художниках по той же причине, по которой, скажем, Менелай наверняка должен был много знать о Парисе.

Даже если я, кажется, пропустила Рогира ван дер Вейдена и Яна Стена.

Однако я почему-то также знаю, что у Баха было одиннадцать детей.

Или, возможно, их было двадцать.

Впрочем, возможно, что это у Вермеера было одиннадцать детей.

Хотя, не исключено, что я путаю, и Вермеер оставил всего двадцать картин.

Леонардо оставил еще меньше, вероятно только пятнадцать.

Все эти цифры могут оказаться неверными.

Пятнадцать картин — кажется, не очень-то много, особенно при том что некоторые из них даже не закончены.

Или разрушаются.

С другой стороны, это, пожалуй, довольно много для Леонардо.

На самом деле Вермеер оставил после себя сорок картин.

У Брамса вообще не было детей, хотя он был известен тем, что носил конфеты в кармане, чтобы угощать детей, когда посещал дома, в которых были дети.

И, по крайней мере, мы наконец ответили на вопрос о том, какую биографию Брамса я читала.

Конечно, в истории музыки, написанной для детей и напечатанной чрезвычайно крупным шрифтом, будет делаться упор на том факте, что кто-то, о ком написано в этой книге, был известен тем, что носил в кармане конфеты, чтобы угощать детей.

Даже если Брамс делал это не очень часто, в книге это наверняка бы особо подчеркивалось.

Более того, не исключено даже, что Брамс вообще никогда не носил в кармане конфеты для детей.

Очень возможно, что Брамс сделал это лишь однажды в жизни и вся легенда была основана на этом единственном случае.

Елена сбежала с любовником только один раз в своей жизни, но за три тысячи лет никто об этом не забыл.

Вот вам конфеты, дети, наверняка однажды сказал Брамс.

Брамс давал детям конфеты, написал кто-то.

Последнее утверждение ни в коей мере не является ложным. Ни в большей степени, чем утверждение о том, что Елена была изменницей.

Хотя, если уж на то пошло, кто возьмется спорить с тем, что Брамс, возможно, вовсе не любил детей?