Любовница Витгенштейна - страница 73
Хотя что я, в сущности, делаю по отношению к дождю, так это игнорирую его, по правде говоря.
А делаю я это, просто гуляя под ним.
Между прочим, от моего внимания не ускользнуло то, что два последних предложения могут показаться противоречащими друг другу.
Хотя это вовсе не так.
Можно совершенно спокойно не обращать внимания на дождь, гуляя под ним.
Вообще-то именно если не выходить гулять из-за дождя, то как раз и не сможешь не обращать на него внимания.
Например, если говорить про себя: боже, если я выйду под этот дождь, то промокну до нитки, — то ни в коем случае не сможешь не обращать на него внимания.
Опять же мне особенно легко не обращать на дождь внимания, ведь я в свойственной мне манере порой выхожу под него без одежды.
Ну, или в одних трусах.
Хотя на самом деле их я тоже сняла еще на веранде, собираясь гулять.
Ну, вообще-то я в любом случае уже успела промокнуть, находясь там.
Поэтому к тому времени стало совершенно неважно, есть на мне трусы или нет.
Хотя, скорее всего, этим я признаю, что я вполне могла в то же самое время осознавать, что мне пора помыться. По крайней мере, в первом из тех двух случаев.
Обычно я купаюсь в ручье, конечно же. Ну, во всяком случае летом, как сейчас.
О! Между прочим, у меня также наконец-то перестала идти кровь, которая, казалось, шла целую вечность.
И в любом случае это было забавным развлечением: намылиться и гулять в таком виде, пока тебя не омоет дождь.
Пусть даже на минуту мне показалось, что я потеряла свою палку, занимаясь этим.
Однако когда я обернулась, то она была на месте и даже стояла прямо.
То есть палка уже не была потеряна даже до того, как я начала гадать, где она может быть.
Если можно так выразиться.
С другой стороны, нельзя сказать, что имело бы смысл пытаться написать что-нибудь ею в такой дождь, начнем с этого.
Ну, впрочем, в любом случае далеко не все, что я писала, сохранялось, когда я возвращалась.
Опять же, наверное, любопытно было бы посмотреть, как надписи, которые ты решил оставить, начинают исчезать еще до того, как ты их закончил.
Должно быть, при этом чувствуешь себя Леонардо да Винчи, пишущим «Тайную вечерю».
Ну, сомнительно, конечно, что прямо как Леонардо.
Даже если писать левой рукой.
Или задом наперед, так, чтобы надпись можно было прочесть только в зеркальном отражении.
То есть отражение надписи было бы более реальным, чем сама надпись.
Так сказать.
Кстати, я уже упоминала, что Микеланджело почти ни разу в жизни не принимал ванну?
И даже в кровать ложился, не разуваясь?
Честное слово, это общеизвестный факт из истории искусств: рядом с Микеланджело вряд ли было приятно сидеть.
И вообще-то, если подумать, тот факт, что все эти Медичи дозволяли ему не вставать при их появлении, теперь предстает в ином свете.
Хотя, с другой стороны, даже сам Уильям Шекспир был ужасно маленького роста, о чем я однажды уже упоминала.
Я имею в виду, раз уж об этом зашла речь.
Ну, и если на то пошло, Галилей отказывался пожимать людям руку, после того как открыл микробы.
При том что ни единая живая душа не верила в такие вещи. Даже хотя Галилей настаивал, что видел их.
В какой-то воде, если я не ошибаюсь.
И все-таки они движутся, снова и снова твердил людям Галилей.
Это вообще-то стало значимым фактом в истории науки, точно так же как и то, что Микеланджело избегал иметь дело с водой, — в истории искусства.
С другой стороны, я уже не припомню, была ли та самая вода, в которой он обнаружил микробы, использована им для доказательства того, что биографию Лоуренса Аравийского надо было класть в коробку первой.
И, как я сейчас припоминаю, человеком, который не подавал другим людям руку, мог быть Луи Пастер.
Или Левенгук.
Что кажется мне самым любопытным в версии, что это мог быть Левенгук, так это то, что он был родом из Делфта.
Поэтому можно с уверенностью предполагать, что одним из тех, кому он отказывался жать руку, почти наверняка был Ян Вермеер.
К сожалению, однако, в той сноске, где шла речь о Левенгуке в связи с Делфтом, не уточнялось, обижался ли на это Вермеер или нет.
Про то, обижался ли Карл Фабрициус, тоже не упоминается.