Любовница Витгенштейна - страница 75

От буддистских и индуистских реликвий к византийскому искусству или — вжих! — к иконам Андрея Рублева.

Но это, в свою очередь, заставляет меня задуматься: если сегодня у меня болит сразу в двух местах, что несомненно, то может ли это значить, что на самом деле у меня болит в четырех местах?

Вот только теперь я совершенно забыла, какие еще два места я могла иметь в виду, к сожалению.

Кстати, Андрей Рублев был учеником Феофана Грека. Более того, он был кем-то вроде русского Джотто.

Ну, возможно, не совсем Джотто. Тем не менее он был первым великим русским художником, вот что, наверное, имеется в виду.

А про Геродота почти всегда говорят, что он был первым, кто записывал подлинную историю, между прочим.

Пусть даже я не особенно рада стать ее частью.

Вообще-то мне очень жаль, что я это сказала.

Опять же это как раз такие мысли, от каких особенно желают избавиться вместе с остальным багажом, естественно.

Ох, ну ладно. По крайней мере, можно порадоваться тому, что в последнее время они приходят довольно редко.

Я когда-нибудь упоминала, что Тёрнер однажды велел привязать себя к мачте, чтобы позже нарисовать шторм?

Что вечно напоминает мне, конечно же, о той сцене, в которой Одиссей просил сделать с ним то же самое, чтобы послушать пение сирен, но при этом не сдвинуться с места.

О боже, ну вот.

Сколько я тут сижу, а только сейчас припомнила самую важную вещь, которую хотела сказать о подвале, когда начала говорить о нем.

Человек, написавший ту книгу о бейсболе, все-таки не допустил смешной ошибки в ее названии, как оказалось.

Честное слово, в подвале есть коробка, а в ней ничего, кроме травы, которая ненастоящая.

Клянусь, я до этого вообще ничего слышала об искусственной траве. Так что, без сомнения, я и представить не могла бы, что это вообще такое, не будь на коробке этикетки.

Опять же, если бы на коробке не было этикетки, я, несомненно, обратила бы внимание на то, как сильно ее содержимое похоже на траву.

Такие вещи осознаёшь не сразу.

Пусть даже теперь, когда я об этом знаю, это осознание навевает на меня грусть.

Трава, которой просто предполагалось быть травой, вот и все.

Ну, или, вполне вероятно, та книга была грустной по этой же самой причине, чего я совершенно не понимала до настоящего момента, конечно.

Более того, вполне возможно даже, что те люди, которых звали Кэмпи и Стэн Узуал, тоже бы не особенно обрадовались, если бы услышали, что им больше не придется играть на настоящей траве.

Хотя, разумеется, даже у тех, кто играет в бейсбол, есть более веские причины для беспокойства, или так хотелось бы думать.

Определенно, что такая причина была у того человека, в честь которого назвали болезнь.

Кстати, инструментом, на котором играл Людвиг Витгенштейн, был кларнет.

Который он, по странной причине, носил в старом чулке, а не в чехле.

Так что всякий, кто встречал его на улице, мог подумать: вот идет человек со старым чулком.

Не имея ни малейшего понятия о том, что из него можно было извлечь Моцарта.

Более того, А. Э. Хаусман, несомненно, тоже решил, что это всего лишь человек с чулком, в тот день, когда у Витгенштейна случился понос и он попросил разрешения воспользоваться туалетом, а А. Э. Хаусман отказал ему.

Честное слово, однажды Витгенштейну особенно срочно понадобилось в туалет возле какого-то дома в Кембридже, оказавшегося домом Хаусмана, но Хаусман не впустил его.

Вообще, чаще всего из чулка извлекался, видимо, Франц Шуберт, любимый композитор Витгенштейна.

Пусть даже я понятия не имею, почему это напомнило мне о том, что друзья Брамса часто смущались, когда проститутки здоровались с ним на улицах.

Или, прости господи, о том, что Гогена однажды арестовали за то, что он мочился на публике.

Или что Авраам Линкольн и Уолт Уитмен часто кивали друг другу в знак приветствия, встречаясь на улицах Вашингтона во время Гражданской войны.

Вероятно, этот последний факт, по крайней мере, делает не столь невероятной мысль о том, что люди вроде Спинозы и Эль Греко делали то же самое.

Пусть даже и не в Вашингтоне, округ Колумбия.

Вообще-то Клара Шуман однажды побывала дома у Витгенштейна в Вене с Брамсом, если я об этом еще не писала.