Люди одиннадцатого часа

Теперь тоже встреча эта на Ярославском вокзале, в зале ожидания. Стеня как раз на лавочке сидел, возле пригородных касс. Вот рядом с ним и оказалась Варя, невзрачная такая, невидная, платок на голове темный. Стеня сначала на нее и вовсе никакого внимания не обратил. Сидит она себе и сидит, там и смотреть не на что. Народ вокруг суетится, взад-вперед ходит. Вот старушка какая-то с сумкой, в урны заглядывает, под лавки — бутылки пустые собирает.

А сбоку так, возле окна, столик низенький, продавщица рыжая, накрашенная, косметику разложила. Рядом ребята в куртках, два человека, разговаривают с ней, пиво пьют.

— Что вы от пота посоветуете? — спрашивают.

То один флакончик возьмут, то другой, понюхают, на место ставят. А как старушка мимо столика проходила, рыжая и кричит ей:

— Мама! Опять ты за свое! Сколько тебе говорить — не показывайся здесь! Позоришь только!

Ребята возле нее смеются. Допили они пиво и бутылки пустые старушке протягивают. Та стоит, не знает, брать или не брать, на дочь смотрит. Тут Варя, что рядом со Стеней сидела, поднимается, берет у ребят бутылки и старушке в сумку кладет. И деньги туда же кидает. Потом вернулась на лавочку, только и сказала:

— Надо же... Ведь мать родная...

Стеня сначала ей ничего не ответил, сидел молча, а потом говорит:

— Это что? Я перед своей еще больше виноват...

— Будет вам! — сказала Варя. — Наговариваете на себя... Чем же вы так провинились?

— Да уж хуже некуда! Вроде как бросил ее! Два года не виделись. Вчера приезжаю, а она в Доме престарелых. Высохла вся, сморщилась. Увидела меня, засуетилась. Куда посадить — не знает. Угостить хочет, а нечем. Только и шепчет: “Прости, Стенечка... Прости, что так принимаю”. Собрала какие-то крохи на стол, сидит напротив, плачет. А вокруг грязь, вонь. Старухи какие-то безумные.

— Да, да, — говорит Варя. — Уж как жалко ее. Такую старость — не приведи Господи... Что ж — у нее дома нет?

— Дом наш продали, — отвечает Стеня. — Раньше-то он принадлежал строительно-монтажному тресту, где отец мой работал. Пока жив был. А теперь трест продал дом какой-то новой фирме. Вместе с жильцами. Ну а фирме офис нужен, контора — освободить первый этаж. Жильцов с первого кого куда. Кого переселили, кого вовсе выгнали. Маму вот в богадельню.

— Вот несчастье какое, — говорит Варя. — Ну а вы-то где были все это время?

— В заключении я был, — отвечает Стеня. — В тюрьме.

Варя повернулась и долго глядела на него.

— Ну и что ж, что в тюрьме. Это ничего. В тюрьме тоже люди живут. А что вы натворили?

— Сапоги резиновые украл. На улице ливень, я в подъезд зашел. Смотрю — квартира, дверь нараспашку. Заглянул, а там — сапоги резиновые. Только надел — хозяин. Конечно, крик, драка, милиция. И зачем мне эти сапоги сдались? Срок-то у меня небольшой — год и шесть месяцев. Да вот поди ж ты... Вернулся, а жилья нет. Куда мне теперь?

А Варя так сразу и говорит:

— Если хотите, можете со мной ехать.

Пошла она в кассу билет брать, потом возвращается.

— Вот вместе и поедем. К Троице-Сергию. В Лавру. В обитель преподобного Сергия.

— Ехать так ехать, — говорит Стеня. — Мне все равно идти некуда.

Электрички долго не было, они все сидели, разговаривали. Стеня опять про свою маму.

— Ссорились мы с ней часто. Как я злился, что она меня Стеней звала. “Я — Степан! — кричал. — Степан! Какой я Стеня?”

Когда поезд, наконец, пришел, забрались они в вагон, поехали. Только место нашли, сели, смотрят — напротив та самая старушка с сумкой. Стеня поглядел на нее и говорит:

— Виноват я перед мамой, вот в чем дело.

— Это ничего, — утешает его Варя. — Вот к преподобному Сергию сходим, попросим его заступиться за нас, Господь и отпустит...

Тут старушка напротив откликается:

— Покаяться надо, деточки... Уж как хорошо...

— Да что толку! — отвечает Стеня. — Раньше надо было думать. Теперь поздно уже...

— Покаяться, милые, никогда не поздно, — говорит старушка. — Вот я вам из Евангелия скажу. Хозяин работников нанимал на работу. Все, конечно, пораньше пришли — заработать хотят. А после уже, в одиннадцатом часе, хозяин снова выходит — другие еще стоят. “Мы, — говорят, — поздно пришли, нас никто не берет”. Хозяин их принял. И заплатил, как первым, которые раньше пришли.