Люди с далекого берега - страница 8

Раз уж пришла в кухню, надо приготовить чай. Выложила на тарелку булочки угостить девчонок. Младшая осторожно взяла одну, остальные помотали головами, отказались. Значит, не за угощением пришли! Зачем же, недоумевала я, зачем они ко мне явились? Прихлебывая чай из чашки, я продолжала что-то без толку молоть, выдавливая из себя улыбку. Это тянулось минут пятнадцать, вдруг они встали и исчезли без единого слова, даже не извинившись за вторжение и оставив меня в полном недоумении.

С тех пор и другие дети стали то и дело наведываться к нам, не только малыши, но и школьники; эти являлись после занятий, в субботу или в воскресенье. Но хоть уже не маленькие, все равно вели себя, как дошколята. Ничего не говорят и на вопросы мои не отвечают. Просто сидят и молча следят за каждым моим движением, будто они в зоопарке, а я какой-то диковинный зверь. Но вот, окончательно сбитая с толку, я оставила бесплодные попытки их растормошить, и, когда заявлялись мои маленькие посетители, я коротко здоровалась, бросала пару фраз насчет погоды и возвращалась к своим делам.

Мне пришлось поломать голову, прежде чем я сообразила, что именно так и надо себя с ними вести! Дети, как впрочем и многие взрослые, приходили просто так, побыть у нас. Не для того, чтобы сделать что-то, сказать что-то; да и от меня не ждали, чтоб из-за них я бросила свои дела. Когда я изводила их назойливыми расспросами и нелепыми замечаниями, дети чувствовали себя неловко, смущались, как смутилась бы и я, если б, скажем, какой-нибудь незнакомец в автобусе принялся вдруг расспрашивать меня, как я живу.

Со временем до меня дошло, что наша кухня, как и кухня всякого дома в любом глухом местечке, предназначена для посиделок. В любое время с раннего утра до поздней ночи любой незваный гость может запросто войти к соседям и присесть на кухне. Спохватившись, мы с Фарли приучили себя не показываться там в неглиже. Посетителями нашими почти неизменно были мужчины или дети. Соседки ни поодиночке, ни группками не спешили наведаться к нам.

Мне, выросшей в городских условиях, когда дверные замки и звонки ограждают от вмешательства в частную жизнь, потребовалось время, чтобы привыкнуть к новым нравам. Даже стало нравиться вторжение молчаливой детворы: не я им, а они мне служили аудиторией. Мало-помалу гости стали что-то произносить, но тихо-тихо, словно боялись нарушить тишину божьего храма. Однако стоило им выйти за дверь, как дети принимались носиться, орать, куролесить, гоняться друг за дружкой что есть мочи. Но, переступив порог нашей, как, впрочем, и чьей угодно, кухни, стихали, точно в рот воды набрав. Никакого крика, никаких уловок, чтобы привлечь к себе внимание, никаких шалостей. Прямо слежка какая-то: глядят за каждым твоим шагом, ловят каждое слово — оно вроде бы и лестно, но мне, не привыкшей к такому, как-то не по себе.

Из девчонок к нам чаще всего наведывались двое, словно выделили меня по какому-то своему принципу, — одиннадцатилетняя Дороти и двенадцатилетняя Рут. Типичные для своего возраста закадычные подружки. Обе из семейства Куэйлов, обе темноволосые, кареглазые; но не сестры. Рут — дочка Дэна Куэйла-старшего, Дороти — младшего. Стало быть, тетка с племянницей. У Рут, которая была старше племяшки на год, мордочка круглая, с ямочками, но неулыбчивая. У Дороти остренькое личико, носик красивый, тонкий, и как только заговорит, так и пляшет на губах у нее смешинка.

Со временем, познакомившись с другими детьми, мы выяснили, что у очень многих в округе фамилия Куэйл — так, кстати, зовется одна птичка,[2] которая как раз в здешних местах и не водится. Кроме семейства Дэна Куэйла-старшего, здесь жили семьи его сыновей — Дэна-младшего, Клэренса и Чарли Куэйлов. Нам терпеливо втолковывали: «Этот — Чарли мальчонка» или «Эта вот Дэна-старшего дочка». Нескоро научилась я во всем этом разбираться, отличать родных сестер и братьев от двоюродных и от теток с дядьями.

Все представители фамилии Куэйл в нашей Собачьей Бухте происходили от Джона и Этты Куйэл. Патриархи — обоим за восемьдесят — жили в уютном домике, в местечке, которое именовалось «глубью» Собачьей Бухты, — в поросшей травой низине, подальше от океана. Из девятерых детей, что Джон с Эттой произвели на свет полвека назад, лишь один прижился в этих местах. Остальные либо умерли в младенчестве, либо, едва вырастали, отправлялись работать в «бостонские штаты», так здесь именовали восток США, да там и оседали навсегда. Их единственным сыном, застрявшим в Балине, и оказался Дэниел Куэйл-старший, наш радушный сосед, которому уже стукнуло пятьдесят восемь. Жену его звали Лиззи, и было у них шестнадцать детей. Восемь из них сами уже обзавелись семьями и обосновались в здешних местах.