Люди страны чудес - страница 2

— Я московский рабочий. Кадровый.

И к чему тут слова, подход?

Нам привычно:

шинельки скатывай

И — в поход!

Мы ведь грамотные.

Газеты читаем.

Приучились при Ленине,

пролетарском вожде.

И про Англию.

И про конфликт с Китаем

На КВЖД.

А тут — раздумывать не приходится.

Дело кровное как-никак.

Им же трудно сейчас приходится

В Березниках!

Вся страна

склонилась над картой.

Лес. Урал. А зимой — тяжело.

Я ж — московский рабочий.

Кадровый.

Когда формируется эшелон?

А скажите,

вы о славе думали,

когда ветры с Заполярья дунули

и вставал Урал, медведь обложенный,

на дыбы

и ждал от вас оплошности,

но вы шли

урочищами раскореженными,

жгли костры руками обмороженными,

на ветру глаза слезились,

красные,

(снова минус 50 на градуснике!),

и хребет трещал,

а все же выстояли

и дворцы, живя в бараках,

выстроили,

и все выше,

вся в поту и в инее,

поднималась над тайгою Химия —

в тех ночах,

до самой смерти памятных,

знали вы,

что город вам —

как памятник?

Ворчуны, жизнелюбы

в жизни — вовсе не паиньки,

Мы обычные люди.

И не ставьте нам памятники.

На уральских заводах

нашу жизнь продолжаете.

На заслуженный отдых

вы нас провожаете.

Нас зовут ветеранами.

Приглашают учащиеся.

Но рассветами ранними,

к сожаленью, все чаще

За гудком пароходным

по синеющим рекам

Мы неслышно уходим

в звезды, в роздыми, в реквием.

И над нами закаты,

как знамена, приспущены,

Коммунисты, солдаты —

мы в бессмертье пропущены,

Вам и слезы, и славу

этой жизни стремительной

Завещаем по праву первостроителей.

Но до будущих дней,

до великого таинства,

Мы листвой тополей,

мы травинкой дотянемся…

Споря, радуясь, мучаясь,

рвитесь в звездные выси —

Наша участь

теперь от живущих зависит.

Бывает слава незаметной —

простой газетною заметкой

о хлебе, домне иль мартене.

И в небе, дома иль в артели

кого-то ищет

слава близкая,

ничуть не льстя и не заискивая.

Но как ее заметить,

скромницу, —

врача, рыбачку иль коровницу —

тому, с кого иконы пишутся,

а он, как хвост павлиний, пыжится?

Ты вовсе не такая, слава!

Беги же,

прячься поскорей:

стихи, поклонницы — облава

у театральных фонарей.

Певец, любимец, нету сладу.

Трезвончик выдаст за набат

и шустро превращает славу

в вино, в дерьмо, в красивых баб.

И вот уже

трубит викторию,

что у народа он в чести,

и, как в «Асторию»,

в историю

ему желательно войти.

Он славу лапает, как хахаль,

гогочет, волокет в кусты.

Но что тебе,

Микула-пахарь,

до той тщедушной суеты!

Ты смотришь, ратай,

в утро раннее,

у ног полощется земля.

В великом противостоянии

есть Человек.

И есть Земля —

отцами, дедами завещана,

чтоб семя — сеять,

колос — жать.

Земля,

упрямая, как женщина,

которая должна рожать.

Она лежит в слезах и славе,

и как испарина — роса.

И только мы

помочь ей вправе

Усильем плуга и резца.

Над нашей стройкой —

то снег, то дождики.

На стройку стайкой

летят художники,

снуют, рискуют,

в грязи ботиночки,

в обед рисуют

с девчат картиночки —

Большую Химию

отображают,

а те — хихикают,

не возражают.

Ах, Маши-Машеньки,

дугою бровки!

А мы, монтажники,

сидим в бытовке,

как черти, грязные —

бригада греется,

как черти, радостные —

работа клеится,

А жизнь-то разная,

но, в общем, ладится.

И брюки в праздники

на танцы гладятся —

танцуй до ночи,

еще захочется,

смешинки в очи

не прячь, заочница!

Девчонка-сварщик,

с ней станешь смирным:

— Давайте вальсик