Люди в летней ночи - страница 36

Однако дорогой решимость его поколебалась. Дрозд распевал все так же страстно, но теперь Элиас слышал только звуки, не наполненные содержанием. — Вот и сегодня он поет. Что я скажу Люйли? Я должен быть с ней, раз обещал… — Думая о Люйли, Элиас заметил, что он как бы отворачивается от Ольги. Подобно человеку, провожающему во внутренние покои одну гостью, в то время как в комнате рядом ожидает другая, за которой он ухаживает. Элиас дошел до самого того места, где они были вчера с Люйли, и оттуда взглянул на двор Корке. На секунду им овладело желание сделать что-то отчаянное, спуститься прямо туда в амбар, где Люйли… Но опьянение этой безумной мыслью скоро прошло. Он очнулся, словно со стороны увидел свою взбудораженность и усталость и поплелся восвояси, домой, спать. И тогда откуда-то изнутри к нему вдруг пришло успокоение. Улеглась душевная сумятица, и он смог обратиться мыслями к будущим бесконечно долгим дням, когда у лета можно будет забрать все, что тому полагается отдать.

Он взглянул еще раз на оброненную Ольгой фиалку и испытал странное чувство — Люйли вдруг показалась ему слишком знакомой и слишком счастливой…

Любовные отношения Элиаса и Люйли — виноват, оговорился, — Элиаса и Ольги продолжались и развивались во все утренние, дневные и ночные часы, раздуваемые всеми мыслимыми ветрами. Ольга слушалась своей интуиции и не выпускала из рук бразды правления вплоть до той самой короткой летней мочи, когда приехал Бруниус и выяснилось, что Ольги нет дома.

Утренние часы были самыми восхитительными. Ольга просыпалась от топота мягких лапок и яркого солнца и радовалась, чувствуя, что ночь не оставила и следа от ее вечерних сомнений. Вечерами ее угнетали разные мысли. Иногда ей даже приходило в голову выйти замуж за Элиаса. Это вызывало у нее почему-то приторное, тошнотворное чувство, словно Элиас был ее сыном. Когда она вспоминала в такие минуты его любовные взгляды, выражение лица, вообще все его движения, уловленные ею в течение дня, у нее внутри словно размякало, она слабела и при этом не могла сказать, приятно это ей или нет. А потом мысль легко совершала какой-нибудь головокружительный прыжок, например, от Элиаса к Бруниусу. Часы на стене удивленно тикали. Они недоумевали, почему женщина в такое время не спит.

Но когда все те же мысли являлись утром, дневной свет наделял их более радостным оттенком. В такие утра Ольга чувствовала себя ребенком, у которого в доме внизу есть закадычный приятель Элиас. И день, начинавшийся таким утром, сулил много приятного, и за окном были воздух и солнце, чье постоянное присутствие Ольга ощущала и с которым свыклась. Она вставала в особенном настроении, все, что она делала, ее жесты, все ее движения словно производились под давлением некой внутренней пружинки. Все, на что она смотрела, придавало бодрости; котенок рос не по дням, а по часам — это тоже действовало на душу живительно. Она брала его на руки, прохаживалась с ним по зале, ставила на басовые клавиши фортепьяно, а сама разыгрывала на другом конце пронзительную польку. Утром все было приятно. В уголке сада цвели желтые шары купальницы. За окном наплывало и стихало жужжание шмеля, словно слабеющий отзвук чего-то дальнего, теплого, случившегося еще ранним утром.

Лето взращивало цветы, в увеличении и в самом существовании которых не было никакого прямого смысла. (Рассуждая с точки зрения человека и сравнивая жизнь цветка с жизнью человека.) Но разве справедливо само сравнение? И в чем смысл Ольги, в чем смысл Люйли, в чем смысл Элиаса? Приличествует задаться подобным вопросом в это летнее утро, украшенное цветущими купальницами, когда трое упомянутых людей находятся друг с другом именно в тех отношениях, в каких находятся. И разве каждый из них не существует также отдельно, как весь шар, на котором они обитают — на тисненной цветами земле, под солнцем… Ответ один, от века и вовек.

Ольга сидит, облокотясь, у открытого окна. И хотя ее нынешнее отношение к Элиасу зиждется на эгоистических желаниях, она чувствует к нему теплую симпатию — Ты тоскуешь по любви — не отрицай, не надо, и, потом, тебе так милы его губы, — очерк его верхней губы, в которой виден характер, — его волосы и его гибкий стан… Ей двадцать пять лет, она взрослая женщина. Когда она была пятнадцатилетней девочкой, она оказалась на одной свадьбе. Да-да, речь идет об этой женщине, сидящей у окна, с тех пор она сильно изменилась, развилась. А тогда она долго разглядывала невесту и жениха, потом других женщин и других мужчин, некоторые тоже недавно справляли свадьбы. И она отметила разницу между замужними и незамужними молодыми женщинами. И еще она отметила, что среди незамужних тоже были разные: одни девушки, казалось, постоянно растрачивали что-то в себе и поэтому были более слабыми, чем другие, которые не растрачивали. В невесте чувствовалась напряженность. Она несомненно еще ничего не растратила, и юной Ольге было непонятно, как она вдруг собирается стать женой вот этого своего жениха. И хотя на глазах всех свершалось поистине чудо, остальные гости, очевидно, ничего не понимали и веселились, довольные, будто все шло именно так, как должно. Она даже слышала краем уха веселый шепот, что скоро, да, еще одна свадебка. Но Ольга на этой свадьбе долго не высидела; она улизнула домой, чтобы в тишине вполне насладиться своим приобретенным знанием. Она была довольна тем, что осознала важную вещь и приняла важное негласное решение, а именно: что себя она растрачивать не станет. По возвращении домой она впервые в жизни всерьез, изучающе взглянула на себя в зеркало. Отражение показалось странно чужим, словно она оказалась наедине с каким-то молчаливым человеком; в этом было что-то пугающее и тяжелое. Но она взглянула снова и подумала: «Вот это я — разве я? — да, именно я, и никто другой». Потом она отвернулась, чужое существо исчезло, и сейчас же она с поразительной остротой ощутила каждый кусочек своего тела, ощутила самое себя как что-то ограниченное определенными пределами и отдельное от других. И в ней еще прочнее укрепилась уверенность, что она не станет растрачиваться. С тех пор она избегала смотреть на себя в зеркало такими серьезными и изучающими глазами.