Людмила - страница 29

Легкая тень прошла по комнате, и затем солнце ударило еще ярче, и еще явственней проступила серая пыль на сухих квадратах паркета.

«Да, надо прибраться, — подумал я, — на то и выходной. Да еще неплохо бы съездить за город. Отдохнуть, да избавиться на время от этой выматывающей нервы слежки. Или от паранойи, — сказал я себе. — Ты сам выдумал себе этого светло-серого, смотри не пристукни кого-нибудь по ошибке. Ладно, в любом случае надо расслабиться, если, конечно, это... Если это не то, чего он добивается. Нет, — подумал я, — не то. Это не то, чего он добивается. Вряд ли он попытался бы в мое отсутствие искать что-нибудь в моей квартире. Omnia mea mecum porte — он должен это понимать. А вот следить за мной за городом он не сможет».

Я подумал, что ему это и не нужно. Подумал, что он знает, с кем я не должен встречаться, но может быть, я с этим человеком уже встретился. «Это мы увидим, — подумал я. — Это мы определим по тому, будет ли он и дальше следить за мной».

Я встал и с полчаса долбил кулаками кусочек войлока на стене, походил, потанцевал по комнате, попрыгал и еще поработал немного перед зеркалом, с удовольствием наблюдая, как краснеют и взрываются мышцы от резких движений. Я видел, что мое лицо остается при этом приветливым и спокойным и никакого напряжения в нем нет. Это было хорошо. Это очень важно. Однажды несколько месяцев у меня тянулся период внешне ничем не спровоцированных конфликтов и столкновений с совершенно незнакомыми мне людьми. Женщина ли, за которой я стоял в очереди в магазине, пенсионер в пластиковой под солому шляпчонке, громила, вывалившийся из пивного бара — все пытались на мне сорвать свою злость. Иногда это заканчивалось короткой и жестокой дракой. Жестокой с моей стороны. Я ходил все время в напряжении и уже избегал смотреть людям в глаза, чтобы кого-нибудь ненароком не обидеть — ничто не помогало. Я пожаловался на это Прокофьеву как на болезнь, и он безошибочно поставил диагноз. Он сказал, что я накопил агрессию в тренировках, и посоветовал мне забыть о родном городе и о Кипиле. «Я не говорю о том, чтобы простить его, — сказал Прокофьев, — но тебе не нужно больше думать о нем, ведь еще тогда он притих». «Притаился, — сказал я, — он притаился». Но я понял его и постарался забыть о городе и о Кипиле, а что касается летчиков, то они были абстракцией, просто идеей, я не воплощал их. «Больше дыши, — сказал мне Прокофьев, — больше дыши и смотри на ангела за окном». Ангел... Я не молился, но беседовал с ним по вечерам, и лицо мое стало приветливым и спокойным. Теперь я снова постепенно приходил в себя.

Чувствуя легкую отпущенность во всем теле, я прошел в ванную и, взбив мыльную бороду на щеках, стал с удовольствием снимать ее сверкающей бритвой. Я люблю этот ритуал, люблю все чувственные проявления жизни, без которых мне трудно было бы поверить в реальность своего существования. Это только моя болезнь последнее время вывела меня из равновесия, и теперь мне надо было восстановить ощущения, чтобы не думать о себе в третьем лице.

Бритва легко шла по гладкой щеке, снимая ноздреватую пену. Я растянул пальцами кожу и гладко выбрил подбородок, а потом, чтобы продлить удовольствие, намылился еще раз. В прихожей зазвонил телефон, и я поморщился, я вздохнул. Я так настроился на одиночество, а этот звонок... он показался мне покушением на мою свободу. Я вышел в прихожую, взял трубку и не очень дружелюбно откликнулся. Женщина приятным, мелодичным голосом спросила, не разбудила ли она меня.

Твой голос, Людмила... Я узнал бы его даже на чужом языке, даже с магнитофонными искажениями, твой голос... Я сжал пальцами трубку.

— Простите, — я как будто слегка охрип.

— Вы... вы не больны?

Да, ее же зовут Людмила.

По совести говоря, я не ожидал этого звонка так скоро, может быть, вообще не ожидал. Я думал, что позвоню ей сам, выждав для приличия какой-то срок, но она опередила меня, и я оказался не готов.

— Нет, — сказал я. — Все в порядке. Все в порядке, Людмила. Как у вас там?

У нее тоже все было в порядке, и голос у нее был приятный и глубокий. Пожалуй, немного слишком глубокий, как тот, что случайно иногда услышишь по радио в бессонную ночь, но может быть, был виноват телефон.