Людмила - страница 36
— Спасибо, — сказала она, — с этим все в порядке. Мы с вами нигде не могли встречаться?
Я прикрыл глаза. Я подумал, что у нее красивая походка. Она могла бы, покачивая бедрами, идти впереди меня по коридору, чтобы ее полные, красивые ноги слегка подрагивали, обтянутые прозрачными чулками. Она могла бы трижды появиться и исчезнуть в пыльных, косых, падающих из окон лучах. Покатые плечи и маленькие белые руки. Ее интерес ко мне был бы бескорыстен. Так она мне нравилась, и у меня не было желания дотронуться до нее. Я подумал, что это ложная память, этого не могло быть.
— Нет, — сказал я, открыв глаза. — Я бы запомнил вас.
Она потрогала свой подбородок.
— Ну да, габсбургская челюсть, — сказала она.
— Какая?
— Габсбургская. Ну, как у Габсбургов. Такая династия. Вот у английской королевы.
— Вы из этой династии?
Она снова засмеялась глубоким, воркующим смехом.
— Если вам нравится, можете так считать.
— Мне нравится, — сказал я. — Я буду так считать. Я буду называть вас английской королевой. Идет?
— Можете просто Мариной, — сказала она.
Я тоже представился, впрочем, Людмила уже представляла меня.
Больше пока не о чем было разговаривать, да я и не спешил. Стал прислушиваться к своим соседям под музыку и пение, которые теперь звучали не так раздражающе громко. Это было что-то новое для меня, не та музыка, которую я привык слушать. Мое развитие остановилось на джазе, и в свое время я иногда доставал эти редкие и невероятно дорогие пластинки, но любое коллекционирование требует настойчивости и обширных знакомств, а я не особенно общителен. Так что со временем я целиком переключился на классику — эти пластинки все-таки можно просто купить в магазине.
Подумал, что имела в виду Людмила, когда сказала, что здесь будет кое-что интересное для меня. Пока ничто меня особенно не заинтересовало. Справа отделенная от меня Мариной сухая особа доказывала блондинке несостоятельность какой-то творческой группы. До меня доносились только обрывки разговора с неизвестными мне именами, меня это не касалось. Огромный парень сидел тихо и чувствовал себя не в своей тарелке. Я опять подумал, как его сюда занесло, но тоже без всякого интереса. Валера? Он все еще глядел куда-то в себя и притопывал ногами, видимо, весь отдался этой непонятной мне музыке.
Женщина в ящике пела о том, как они с каким-то Бобби Мак Ги мчались в машине по какой-то дороге. Видно, она его очень любила, этого Бобби Мак Ги. Она пела на американском варианте английского, но текст был не особенно сложным, и все было понятно. Валера время от времени, поворачивая кудлатую голову, говорил что-то своей соседке, возможно, переводил.
Певица сообщила, что потом она и Бобби Мак Ги сели каждый в свою машину и дальше поехали порознь.
Сели каждый в свою машину. Я подумал, как странно это звучит: каждый в свою машину. Пошли — каждый своей дорогой. Для них это одно и то же. Другой образ жизни, другой язык. У нас машина — это знак: социальный статус, головная боль и разговоры, а у них — просто своя дорога. Да, другой язык.
— Вы понимаете, о чем она поет? — спросила Марина.
— Нет, не понимаю, — сказал я.
— Вам перевести?
— Нет, не надо.
Я подумал, что у нас, чтобы расстаться, нужно выбрать другую толпу.
Кудлатый Валера по-своему проиллюстрировал эту тему.
— Вы откуда? — спросил он, рывком переместив свое тощее тело от стены к столу. Он уставился на меня своими маленькими очками.
— В каком смысле? — осторожно спросил я. Я подумал, не этого ли юношу имела в виду Людмила. На наркомана он был мало похож, хотя не исключалось, что иногда мог покуривать «травку». — Что вас интересует?
— Я хочу сказать, что вы не из этого круга, вот и...
— Круга? — мне показалось странным это слово. Круг, кружок... Я пожал плечами. — Нет, — сказал я, — я сам по себе.
Валера понес что-то сложное и красивое об одиночестве и ницшеанстве, но я успокоил его. Я сказал, что в нашем бесклассовом обществе люди моего возраста не составляют социальных групп. Профессиональные — это другое дело.
— О, профессиональные, — подхватил Валера, — профессиональные, я согласен. Кто вы по профессии?