Мадам Казанова - страница 35
Третьего мая, поздним вечером, в окно моей спальни ударился камешек. Я еще не спала, но не обратила на этот звук внимания — мне показалось, что это чья-то глупая шутка. Но когда то же самое повторилось несколько раз, я не выдержала и настежь распахнула окно. Внизу, в тени дома, стоял Наполеон. Мое сердце на секунду замерло, а затем меня захлестнула горячая волна радости.
— Боже мой, — прошептала я, как можно сильнее высовываясь из окна. — Ты здесь! Здесь!
Наполеон прервал мои радостные восклицания:
— Я убежал от них, Феличина! — Его голос срывался от волнения. — Меня преследуют люди Паоли. Я должен где-то укрыться… — Он замолчал, на его лице застыло выражение безысходности и отчаяния.
— Поднимайся ко мне, — сказала я быстро. — К сараю за домом прислонена лестница. Тебя никто не увидит. Здесь, у меня, ты будешь в безопасности.
Наполеон исчез в темноте. Я бросилась к двери и задвинула щеколду. Теперь я была абсолютно спокойна. Задув лампу, я снова подошла к окну и стала прислушиваться. Было так тихо, что казалось, я слышу в ночи шепот травы и деревьев. Затем послышались мягкие шаги. Высунувшись из окна, я придержала лестницу и почувствовала, что Наполеон поднимается по ее ступенькам. Лица не было видно, лишь доносилось тяжелое дыхание и смутно выступали очертания тела. И вот я уже обнимаю его, узнавая в темноте его губы, руки, кожу. Наш поцелуй продолжался, казалось, целую вечность. Когда наши объятия разжались, Наполеон хотел было что-то сказать.
— Молчи, — сказала я. — Иди сюда.
Я потянула его к постели. Неловкими движениями, ощущая дрожь в руках, мы стали раздевать друг друга в промежутках между поцелуями. Наконец-то наше желание сбылось: у нас была постель и целая ночь впереди. Мы любили молча и страстно. Исступленная любовь сменилась нежной любовью — мы были сначала страстными, а затем сентиментальными. Мы черпали эту любовь и не могли вычерпать ее до дна, объединенные одним общим стремлением преодолеть любые опасности, разлуку, ненависть и даже саму смерть. С тех пор в моей жизни было немало ночей, проведенных с мужчиной — ночей амурных, одурманенных, распутных, — но эта волшебная ночь не повторилась больше никогда.
За окнами уже начало светать, а мы все еще не смыкали глаз. Мы лежали рядом, утомленные и переполненные ощущением удовлетворения. При этом сумрачном свете я смогла рассмотреть лицо Наполеона — туго натянутая на скулах кожа, биение пульса на виске, сжатые в узкую полоску бледные губы.
— Скоро будет светло, Феличина, — сказал он негромко, — мне пора уходить. Оставаться в Корте для меня небезопасно. Вероятно, я смогу пробраться в Бастию, где собираются сторонники Конвента. Вероятно…
Я села в постели.
— Я еду с тобой, — твердо заявила я, отбрасывая в сторону одеяло, — больше я не отпущу тебя одного. Теперь мы всегда будем вместе — и в хорошие, и в плохие времена.
— Да, но… — попытался он возражать.
— Никаких «но». — Я стала торопливо одеваться. — Я знаю, что теряю привычную безопасность, обеспеченность, репутацию. Но все это уже ничего для меня не значит. Я хочу быть рядом с тобой, и мне ничего больше не нужно.
Я стала собирать самые необходимые вещи.
— Одевайся, нам пора отправляться, — поторопила я его.
Пока Наполеон одевался, я завязала в платок чистую блузку, нижнее белье, запасную пару обуви и подаренные мне когда-то по случаю крещения золотой дукат и серебряную чашу. В этот момент у меня мелькнула мысль о моем наследстве — аккуратной кучке золотых монет, хранящейся в железном ящике письменного стола отца. Уж если бежать из родного дома, то лучше с деньгами в кармане. Впрочем, я была уверена, что ухожу из дома не навсегда. Когда я вернусь сюда в качестве мадам Бонапарт, я получу все, что мне причитается.
Сейчас Наполеону необходимо было исчезнуть из поля зрения генерала Паоли. Если в управлении Корсикой будет участвовать Англия, я смогу попросить помощи у Джеймса Уилберфорта, с тем чтобы Наполеону предоставили возможность спокойно жить в своей родной стране.
— Ничего, со временем все уладится, — сказала я с уверенностью. — А теперь спускайся первым и подержи лестницу.