Мафия СС - страница 14

Эти следовавшие одно за другим убийства напоминают скорее черный список. Ни у ДСТ, ни у меня самого не было ни малейших оснований заподозрить в них бывших участников французского движения Сопротивления, поскольку они отвергают саму идею кровавой мести, да и лишены средств для ее осуществления. По-видимому, это дело рук самого Рикора. Комиссар Амбрози, настоящий ас по разоблачению французских военных преступников, сказал мне в 1971 году по этому поводу следующее:

— Полиция обычно отыскивает спрятанный клад по усыпанным трупами дорогам… Что касается Минара, Эрбе и Тирье, нет никаких сомнений, что они мешали главарю банды Рикору или новым его партнерам — мафиози…

Гипотеза, которую я предложил комиссару Амбрози, показалась ему логичной.

Устроившись в Аргентине, Огюст-Жозеф вскоре понял, что большую часть сокровищ с улицы Лористон трудно реализовать. Речь шла о пакетах американских, голландских и британских ценных бумаг, которые банда Бонни — Лафона вымогала у парижских биржевых маклеров в обмен на их жизни, о бриллиантах и изумрудах огромной стоимости, опознаваемых по размерам или старинной оправе. Рикор переговорил с бывшими корсиканскими сутенерами, многие из которых поселились в Буэнос-Айресе. В большинстве своем они были связаны с американской мафией…

Вскоре некоторые «капо» стали использовать Рикора в качестве партнера то для пособничества, то для вымогательств. Марселец не оплошал. Он ловко вел переговоры о том, чтобы дать под проценты золото или вложить доллары в кабаре в южноамериканских странах, показал себя блестящим посредником. «Ну, что ж, — говорил он посланцам «Коза ностра», — я подожду еще десять лет. Моя старость будет обеспечена». Вероятно, он больше опасался раскрытия «секретных» списков украденных акций, которые находились в крупных банках мира, чем запросов о розыске его персоны, направленных французской полицией и переданных через дипломатических представителей IV Республики. Не следует забывать, что он грабил весьма зажиточных людей, многие из которых остались в живых после войны.

Мой друг комиссар утвердительно кивнул головой:

— Одним словом, вы полагаете, что Рикор в 1948 году гораздо больше беспокоился о своем кладе, чем о своей шкуре? Это мне кажется весьма правдоподобным. Если бы убийцы Орадура отважились ограбить швейцарский банк, их бы осудили гораздо раньше и более сурово. Я заранее знаю, какие объяснения вы дадите этим убийствам.

— Несомненно, — продолжал я. — Жюль Минар некоторое время жил в Нью-Йорке. Год 1948. Случай определенно уникальный в истории побегов гестаповцев. Чье иное покровительство, как не мафии, позволило этому жалкому парижскому мошеннику пить бурбонское виски в барах Бронкса и смотреть прямо в глаза грозным полицейским? Я представляю, что он говорил по-итальянски и был снабжен, задолго до своей кончины, документами на имя какого-то итало-американца. Причиной, которой привела его к этой последней метаморфозе, была, вероятно, роль связного между Рикором и «Коза ностра».

В один прекрасный или, скорее, несчастливый день для бывшего злодея-коллаборациониста боссам из нью-йоркского клана надоели увертки Рикора. Чтобы запугать марсельца, они убили его «посланца», не забыв заменить в кармане убитого его настоящие документы на фальшивые. Такой прием часто использовался в былые времена флорентийскими князьями. На этот раз операция была осуществлена ровно за два месяца до тайного приезда в Гавану некоего Даржеллеса, в прошлом именовавшегося Огюстом-Жозефом Рикором. Он был «по-дружески» приглашен на встречу в «Каса марина» самим Лаки Лучиано…

— А что вы скажете о Тирье? Не забудьте, что он был убит через восемь месяцев после встречи в «Каса марина»…

— Могут быть разные версии. Одна из них кажется мне наиболее правдоподобной. Она связана с прошлым Тирье, который собственноручно казнил многих евреев в 1943—1944 годах. Банда Меира Лански, которая больше других была в курсе дел латиноамериканского региона, знала о его пребывании в Мексике. Она уничтожила бывшего убийцу «безвозмездно», чтобы свести счеты «морального» порядка… Возможно также, что она питала какие-то подозрения по отношению к человеку, готовому в одиночку вести дерзкую игру.