Магиран из Прошлого - страница 16

- Шутки у тебя какие-то неуклюжие, - процедил я.

- Понимаешь, одет ты слишком красиво, - начал оправдываться Штык, даже забыв о своем сандвиче. – Простые бомжи так не одеваются!

- А ну-ка объясни! – потребовал я.

Всё оказалось несложно. По рассказу Штыка следовало, что все бомжи, к которым он тоже принадлежал, делились на несколько прослоек. Точнее четыре. Верховодили всем бомжи-геи, объединённые в небольшие банды по пять-семь человек. Они сами не работали, но пользуясь покровительством полиции, занимались рэкетом, высасывая все соки из остальной массы бездомных. Одевались они форсисто, ходили часто в дорогие рестораны и бары. Средний класс бомжей, хотя и не имел постоянного места жительства, имел законные паспорта и часто постоянную работу. К ним относил себя Штык. Ниже стояли бездомные, которые тоже имели паспорта, но в связи с болезнями занимались большей частью попрошайничеством или подрабатывали на самой свалке. И, наконец, опущенные, которые были самым презираемым сословием даже в бомжовской среде. Это были люди, которые никогда не мылись, ходили в грязной одежде, полной вшей и блох, собирали еду на помойках и почти были лишены всяких человеческих эмоций.

Поэтому Штык и ошибочно принял меня за гея-рэкитира, сбитый с толка моим костюмом и обувью. Но я никак не мог понять, почему все бомжи так запуганы педерастами.

- За них полицаи горой, - мрачно пояснил Штык. – Попробуй, тронь одного, сразу тебя в тюрягу захомутают. Геи с полицией доходами своими делятся, вот они их и прикрывают. К тому же у них много друзей среди творческой интеллигенции и людей искусства. А они своих в обиду не дадут.

- А артисты, что, тоже бомжи? – спросил я.

- Нет, конечно, - возразил Штык. – Артисты имеют дома.

- И много людей имеют дома?

- Немало, - ответил Штык. – Примерно столько же, сколько и бездомных.

- Как это так? – я был ошарашен последними словами Штыка. – Что же, половина населения России бомжи?

- Да, половина, - со злостью пробурчал Штык. – Ты, Михась, как будто с Луны упал. Ничего не помнишь и удивляешься, словно слышишь всё впервые!

А я действительно всё это слышал впервые. Но не объяснять же первому попавшемуся мне человеку, что я пришелец из Прошлого и нас разделяет с ним больше ста двадцати лет.

- У меня с головой что-то случилось, - извиняясь, сказал я.

- Синяков на тебя не заметно, - подозрительно заметил Штык. – Вроде тебя не бил никто…

- А какие документы у тебя есть? – сказал я, стараясь переменить тему разговора. Говоря это, я одной рукой я залез во внутренний карман пиджака и нащупал там свой паспорт. Но, ясен пень, мой паспорт здесь был давно просроченным документом.

- Вот мой документ, - произнёс Штык и выудил из кармана что-то напоминающее электронное устройство. По виду это был мини планшет или смартфон с большим экраном.

Я терпеливо ждал дальнейших пояснений.

- В этом документе есть вся необходимая информация, - проговорил Штык. – Больше никаких документов ни у кого нет.

- А если батарейка сядет? – поинтересовался я. – Или разобьёшь нечаянно?

Штык вдруг захохотал:

- Насмешил, Михайло! Батарейка сядет! В моём документе её на 20 лет хватит! Атомная она. И разбить я свой документ никак не смогу! Твердые сплавы и пуленепробиваемое стекло. Если только плиту трёхтонную на него опустить. Даже утопить не получится, ничего ему не будет. А потеряю, радаром его найти легче простого. И никто другой моим документом воспользоваться никак не сможет, а найдя его, в полицию сдаст, потому, что за это хотя и небольшое, но вознаграждение положено.

Я его выслушал и сделал вывод, что в будущем вполне могут быть такие документы. Достаточно удобная штука, тем более, если их невозможно утерять.

- А деньги? – спросил я.

- Деньги тоже здесь! - Валера Штык показал пальцем на свой документ, исчезнувший в нагрудном кармане.

- Это что-то вроде кредитной карты? – уточнил я.

- Что? – не понял Штык. – О чём это ты, Мигель?

- Так, мелочь, забудь, - отмахнулся я, не обращая внимания на своё, грубо исковерканное имя. Штык уже несколько раз произносил моё имя, и каждый раз по-новому. Я пока не возражал.