Магнетрон - страница 29
Володя и Толя подошли к самому барьеру и услыхали, как старенький служитель укоризненно говорил устроителям аттракциона: «Недоработанный, сырой номер, молодые люди, показываете. Нельзя так, без дивертисмента. Надо б танцы ввести или гимнастическое представление. Аттракцион должен весело проходить».
Человек с метеостанции засмеялся и засвистал «Конную Буденного».
Мальчики перелезли через барьер, очутились на цирковой арене и подошли к столу.
— Резонанс не получается? — ехидно спросил Толя.
Метеоролог обернулся. Но приятели, испугавшись собственной дерзости, убежали, не дожидаясь ответа.
День спустя мальчики встретились у памятника Богдану Хмельницкому. Здесь, сидя на сером граните, у ног бронзового коня, друзья обычно вели свои самые задушевные разговоры. В этот вечер обсуждался радиоприем.
— Это все обман, — говорил Толя. — В цирке даже гири картонные!
Мимо прошел высокий метеоролог. В сумерках кудри его казались серыми, бесцветными.
— Он, честное слово, он! — зашептал Толя.
— Он самый!
Внезапно молодой человек обернулся:
— Вы для чего сюда взобрались, ребята?
— Мы хотели вас спросить… Какой радиоприем бывает? — с отчаянной решимостью сказал Володя.
— А-а… Это вы, искатели резонанса! Прыгайте вниз и марш за мной.
Запретная для посторонних дверь «Центральной метеорологической станции» открылась, и мальчики следом за хозяином поднялись на второй этаж. В комнате было уже почти совсем темно. У одной из стен стояли длинные столы, на столах — коричневые ящики с круглыми черными ручками. Перед ящиками лежали плоские черные чашечки. Каждая пара была скреплена широкой стальной лентой.
Хозяин метеостанции взял одну такую пару и надел себе на голову. Стальная лента примяла волосы, черный шнур болтался под подбородком, на ушах — два черных круга. Лицо его удивительно изменилось.
— Это телефоны. Надевайте, ребята! — сказал он и протянул мальчикам оголовья с наушниками.
Володя взял наушники так осторожно, словно они были сделаны из хрупкого стекла.
Прохладные черные раковины прижались к ушам.
Хозяин повернул одну из ручек ящика, и на ящике ослепительным накалом вспыхнули лампы. В лампах вокруг раскаленного волоска громоздились пружинки и скобочки. Хозяин легонько постучал по одной из этих странных ламп, и в наушниках раздался далекий замирающий звон огромного колокола.
— Электронные усилители Нижегородской радиолаборатории, — внушительно сказал метеоролог. — Системы профессора Мочалова. Раньше у нас французские лампы «Металл» работали, но эти, мочаловские, лучше.
Володя находился за тридевять земель от Киева, в неведомом волшебном царстве. Верховный чародей, в очках которого отражались сверкающие лампы, тронул черную с белыми насечками ручку на коричневом ящике. В черных чашечках телефонов послышался мягкий щелчок, и открылось окно в какой-то безбрежный многоголосый мир. В огромной пустоте бродили шорохи, трески, тонкий, комариный писк «пи-и-пип, пи-и-пип», легкое посвистывание. Оголовье телефонов больно натянуло Володе волосы, но он боялся шевельнуться, чтобы не вспугнуть эти удивительные звуки.
Прозвучали обрывки музыки, и мужской голос произнес:
«Говорит Москва! Прослушайте содержание оперы „Евгений Онегин“, которая будет транслироваться из Большого театра».
Речь была не похожа на привычный Володе мягкий украинский говор.
Володя и Толя переглянулись:
— Говорит Москва!
— А вы мне толкуете — резонанс не получается! — произнес чародей. — Вчера у меня аккумуляторы сели. А они мне тут толкуют — резонанс!
Он снова тронул ручку с белыми насечками, и в телефонах зазвучал звенящий писк, в котором повторялось все то же: «Пи-пи-пи-пип, пи-пи-пи-пип…»
Повелитель волшебного царства посмотрел на часы:
— Нет времени с вами возиться, ребята. Сейчас метеосводку принимать надо… В другой раз придете. Спросите Льва Дмитриевича.
Померкло волшебное видение. Мальчики вернулись в серую действительность.
Веснин потянулся, зевнул. Перед глазами завертелись гигантские мельницы. Их прямоугольные крылья то вытягивались, то сужались. Расплываясь, крылья превращались в круги, круги сплетались в клубки. Клубки с треском разрывались, из них вылетали стрелы, звезды, сверкающие линии. Линии стучали, как дождь, и лились хлещущим, искрящимся, непрерывным потоком…