Махно. II том - страница 73
– Куда едем?
– В ближайший госпиталь.
Возле госпиталя он вышел. Поднялся на крыльцо и вошёл в здание.
Через минуту во двор госпиталя высыпали люди в белых халатах. Они уложили Махно на носилки и унесли в палату. Затем Карабань поехал домой к Махно. Он позвонил в дверь с табличкой «N. j. Machno».
Открыла Галина Андреевна.
– Яков Филиппович? Здравствуйте. А Нестор Иванович уехал давно на железнодорожный вокзал.
– Я видел его. Мы встретились. Ему стало плохо, и я отвез его в госпиталь.
– В него стреляли?
– Нет. Ему просто стало очень плохо. Наверное, это сердце. Я сейчас еду туда. Вы поедете со мной?
– Да я сейчас. Я быстро.
– Хорошо. Я пойду ловить машину.
Карабань расхаживал по двору госпиталя. Вскоре на крыльцо вышла Галина Андреевна.
– Ну, что там, Галина Андреевна. Как он там? – Карабань подал руку и помог ей сойти с крыльца.
– Никак, Яков Филиппович. Всё.
– Что всё? Что случилось?
– Нет больше Махно. Умер, – Галина Андреевна заплакала, уткнувшись в грудь Карабаню.
Уже сидя в такси, она, утирая глаза, сказала:
– Оказывается, у него было одно лёгкое и то плохое.
– Я слышал об этом ещё в двадцатом.
– Так вы встречались в те годы?
– Да, однажды. Я был у него с сообщением, что на него готовилось покушение в штабе фронта.
– Да, да… Он что-то говорил об этом. А про лёгкие никогда ни слова.
– Он потерял одно лёгкое в Бутырском лазарете.
– А я об этом ничего не знала. Ведь он никогда не жаловался. Вы поможете мне схоронить его? У него ведь, кроме вас и меня, никого не было.
Яков Филиппович и Галина Андреевна стояли у стены колумбария, где среди парижских коммунаров была замурована урна с прахом батьки Махно.
– Как страшно, Яков Филиппович, у нас и так ни друзей, ни родных, ни знакомых, а теперь и вовсе мы с Леночкой одни остались в целом свете. Приходите к нам с женой. Непременно приходите. Обещаете?
– Даже не обещаю, – ответил Карабань.
– Почему?
– Жена уехала в Россию.
– Так вы тоже один? Ну, что ж, хоть один приходите.
– Я, наверное, тоже скоро уеду. Может быть.
– Туда?
– Да.
– Не страшно?
– Жена с дочкой уже там. Живут. Ждут меня. Поеду. Делать нечего. Здесь всё опостылело. Ни дела, ни денег, ни славы. Ничего. Надо ехать. Я без них не смогу. Не смогу. Поеду.
– Я вам по-доброму завидую. Это хорошо. Но я не смогу. Никак. У меня там не осталось никого, кроме могилы мамы. Она в девятнадцатом умерла от тифа. Отчима Нестор Иванович к стенке поставил. Он банкиром был. Так что, мне туда никак нельзя. А тут у меня Леночка и Нестор Иванович. Леночку надо поднимать. Но вы хоть пишите. Хорошо? И мы будем писать вам. Нам тоже интересно, что там, на нашей родине. Когда поедете, сообщите. Мы с Леночкой придём провожать. Вы не будете против?
– Конечно, нет. Какие возражения?
На перроне парижского железнодорожного вокзала Карабаня провожали Галина Андреевна Кузьменко с дочкой Леной и Георгий Фёдорович Панкратов. Прозвенели три удара станционного колокола. Голос диктора объявил отправление. Паровоз дал длинный гудок и тронулся с места. Карабань простился со всеми провожатыми и вошёл в вагон.
За дверью загремели ключи. Дверь отворилась.
– Задов! На выход с вещами!
Во дворе было много заключённых. Последовала команда.
– Становись! Слушай перекличку!
Зиньковский-Задов встал в строй арестантов. Огляделся и увидел рядом с собой того самого следователя в форме, но уже без ремня, небритого и помятого.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
Разговорчики в строю! Слушай перекличку!
– Андреев!
– Есть!
– Аршинов-Меринов!
– Здесь.
– Агранов!
– Есть!
– Белаш!
– Есть!
– Бурбыга!
– Я!
– Вьюнов!
– Здесь!
– Гузенко!
– Есть!
– Дерменжи!
– Есть!
– Ермократьев!
– Есть!
– Зиньковский-Задов!
– Я!
– Изюмов!
– Карабань!
– Есть! – ответил следователь.
Зиньковский резко обернулся к нему.
– Так это вы? Что же вы не признались?
– Не успел.
– Разговорчики!
– Каретников!
– Есть!
– Колин!
– Есть!
– Логинов.
– Есть!
– Марченко!
– Есть!
– Носенко!
Зиньковский наклонился к уху Карабаня и вполголоса продолжил разговор:
– Какого чёрта надо было тянуть. Ведь Настя и Даша с моим Борькой одни остались дома. Вы бы могли хотя бы повидать их.
– Я же вам говорю, что я просто не успел.