Маленькая повесть о двоих - страница 42
Как год назад, в тот день…
…Наконец он добрался до дома, прошел в гостиную и, не снимая вымокшего плаща и не вытирая с лица капли, долго стоял посреди комнаты. Неподвижно. Против окна он показался бы статуей, чем глубже сумерки, тем чернее и мрачнее. Он не позволил бы никому на свете прикоснуться к себе. И верно, что совершенно нельзя заглядывать в душу человека, только что похоронившего. Ах да больно же! И там — ни мысли, ни чувства. Головокружительная пустота.
На стене перед Изгаревым висел портрет. Большая фотография. Круглая женская головка, меж приоткрытых шторок теплых волос — милые глаза, милый носик и милый нежный рот. Маленькая актриса Изгарева! Она собиралась рассмеяться, чуть раскрылись губы, и на щеках намеревались показаться смешинки-ямочки — щелк! Вечное движение радости.
Через несколько часов он включил телефон, позвонил, что заберет сына.
Шестилетнему Витьке третий день рассказывали, что маму повезли в очень далекую больницу, что пробудет она там очень-очень долго, а папа поехал ее сопровождать. Говорили неплохие актеры, ее друзья и лгали с большим вдохновением, лучше, чем зачастую играли на сцене, но Изгарева Витька встретил с подозрением.
—◦Ты уже приехал?
—◦Да,◦— сказал Изгарев и попросил хозяев: — Где его вещи? Вы соберите все…
—◦Домой пойдем?
—◦Куда же еще!
Витька стал вспоминать и требовать все, что ему совали в руки за эти дни. И ему отдавали. Откуда он мог знать, что сострадание у людей может быть иногда выше всех других соображений и чувств, а пользоваться этим нельзя.
Когда спускались к машине, он спросил:
—◦Где мама?
—◦Она умерла,◦— нахмурился Изгарев, не придумав заранее ответ. Ему только что прибавили боли напряженные слова и взгляды в этой квартире. Хорошо, таксист чужой человек и не станет выражать соболезнования. Приемлемо одно сочувствие — то, которое не выставляют напоказ.
В следующий, раз Витька заговорил дома.
—◦Она должна вернуться.
—◦Много ты понимаешь, кто что должен,◦— ответил Изгарев, помогая раздеться.
Горе на двоих, слава богу, по полгоря. Оцепенение окончательно прошло, и он уже знал, что сейчас пойдет на кухню сочинить ужин, а утром отведет сына в сад-интернат и отправится на работу. И не сомневался, что выдержит весь день, а за ним еще их множество. Уже со следующей недели, наверняка снова, в любой час ночи будут заходить «на чай» знакомые со своими знакомыми; случится, и трезвые. А может быть, даже завтра появится очередной гость из каких-нибудь тмутараканьих краев, которому дали адрес хорошего человека, где можно остановиться в случае чего.
И все это придется тоже переносить, потому что порядок жизни сохранится во всем и совершенно тот, что поставила в этом доме милая-милая актриса Изгарева.
В конце недели он привез Витьку из интерната, выходные сын пусть проводит по-человечески, в полной свободе.
—◦Я чай поставлю. Будешь?
—◦Ладно. И сделай воздушную яичницу!◦— крикнул Витька и убежал в свою комнату.
—◦Яйца на ночь не едят!
—◦Почему?◦— откликнулся сын.
—◦Не помню.
—◦Хочется мне,◦— пожаловался Витька.
—◦Хорошо.
Воздушная яичница — это маленький цирк. Готовится так: побольше огонь, самая маленькая сковородка и обязательно с ненагревающейся ручкой, немного масла, разумеется — яйца, и самое основное — жарить, водя сковородку над огнем, повыше, чтобы пламя не касалось ее, обязательно в воздухе. По каким-то кухонно-кулинарным законам глазунья так получается невероятно пышной. Изгарев изобрел ее однажды, чтобы развлечь мальчика и уговорить съесть осточертевшее обоим блюдо, поскольку оставались одни часто, а готовить сверх яичницы Изгарев умел мало.
За ужином он рассказал сыну, чем занимался эту неделю, куда ездил, какие люди запомнились и почему.
Вечер прошел в деловой, дружеской обстановке. Посмотрели мульти, несколько клубов — здоровья, музыкальный и кинопанорамный, подгладили привявшую за неделю одежду, с обувью повозились. Сверх этого каждый своим делом позанимался. И засиделись допоздна.
Нежная актриса Изгарева смотрела на них с раскрывающейся улыбкой. Не может быть, чтобы она сомневалась в их способностях пришить хотя бы точно и правильно пуговицу. Она их давно приучила к мысли, что каждый уважающий себя и стоящий уважения человек должен быть во всем совершенно самостоятельным. А уж в этом проклятом быту и говорить нечего! Наверное, она радовалась сейчас, что ее мужики живы, здоровы, ее фотографии в каждой комнате, а Витька попросил повесить у себя — сценическую. Изгарев перерыл стол и нашел всего одну — в роли Клеопатры, красивая полуобнаженная женщина, прибил над Витькиным столиком, прибив, постоял сам перед снимком, опершись о столик, немного педагогически пораздумывал и оставил.