Маленькая повесть о двоих - страница 43

—◦А кто будет играть?◦— появился Витька, когда предполагалось, что он опит.

Изгарев оторвался от служебного сочинительства, от неимоверно важных документов, на которые днем не хотелось тратить рабочее время.

—◦Во что? Уже поздно.

—◦Да нет, папа,◦— в театре.

—◦Где?

—◦Со сцены!

—◦На сцене,◦— поправил Изгарев, слегка очумевший от делопроизводительства, и наконец понял, о чем сын спрашивал. И заметил, что как раз шел тот час, когда мужественная актриса Изгарева прибегала домой, иона пришла сейчас к Витьке.◦— Застегни пижаму. Что ты, как россиянин по вагону, незастегнутый разгуливаешь.

—◦Кто будет играть?

—◦Есть кому.

—◦А кому?

—◦Витька, актеры умирают — финплан остается!

—◦Финплан плохо играет,◦— сказал сын.

—◦Вообще-то ты прав,◦— вздохнул Иэгарев и внимательнее прежнего глянул на него.◦— Послушай, кажется, я знаю.

—◦Кто?

—◦Ты.

—◦Я не умею.

—◦Она тоже не умела,◦— поднял Изгарев голову к портрету и Витька за ним.◦— Научилась… Главное — желание. А знаешь, что такое желание? Это не когда человек мыслит — вот бы, а что если, неплохо бы… А когда понял — мне надо, и стал это делать. Ясно?.. Проваливай спать, пожалуйста.

Витька застегнул пижаму и ушел.

Аллах его знает, стоило ли говорить так серьезно Витьке — ты, и про желание. Потому что он возвратился скоро, озабоченный.

—◦Я не могу тетю Офелию играть.

—◦Вот как,◦— почти насмешливо сказал Иэгарев, растерявшись.◦— Да уж — никакой тети тебе не сыграть… А ты вырастешь, и у тебя будут дети…

—◦Не знаю.

—◦Будут. И — дочь. Она за тебя сыграет Офелию. Она сможет.

—◦Она сможет,◦— согласился Витька.

—◦Вот видишь…◦— беспомощно и очень задумчиво проговорил Иэгарев.

Неизбывная актриса Изгарева. Когда он встречал ее после спектакля в артистическом подъезде, она обегала с их гремящей железной лестницы вприпрыжку, смеющаяся, с авоськой — днем забегала в магазин — и бросалась к нему, как будто сто лет не виделись, а в такси плакала и обещала уйти из театра. Но укладывая Витьку спать, говорила ему, что у нее был обычно-преобычный день, зато как всегда — она понижала голос до заговорщика — ее провожал легкий шелест. Сразу как занавес закрывает их, всех актеров, сразу приходит тихий, легкий шелест. Он зовет, чтобы кланяться. Он очень красивый и добрый. И его она очень слушается. Пока он приходит и зовет ее — она ни за что не уйдет из театра.

Все говорили, она была актрисой хорошей. Иной раз смелые рецензенты писали — талантливая. А все это чепуха. Прежде чем говорить о таланте, так сказать, профессиональном, надо самого человека разглядеть. Она была в общем-то плохой актрисой — хорошо играла только нравившиеся ей роли, и не у всякого режиссера, сердилась и спорила на репетициях. И за глаза некоторые ее признавали взбалмошной, вздорной. Но если кто-то с таинственно-непостижимой, дружеской то есть, услужливостью передавал ей отзывы некоторых, она очень хохотала. «Да здравствуют некоторые! Идеальное зеркало на земле! Говорят — дурочка, так значит, ты самая умная на свете! Говорят, скучная — интересней тебя и не придумать!»

По-настоящему у нее был всего один талант, зато самый лучший — она умела любить совершенно каждый день, даже явно паршивый. «День — это время, время — жизнь, ну а жизнь — мы ей пятки должны лизать беспрерывно, что она есть и что дана тебе, неблагодарному!» — сердилась она, если допекали нытьем.

Однажды ей подарили в день рожденья а ля иконку — ее лик со словами, выписанными старинной вязью, Януша Корчака, что надо уважать каждую отдельную минуту, ибо умрет она и никогда не повторится, и это всегда всерьез, раненая минута станет кровоточить, убитая — тревожить призраком дурных воспоминаний. Как раз то, что она всем доказывала.

Ее талант — все, что заставляло ее смеяться (а смеялась — не захохотать следом было бы совестно), и все, что заставляло ее грустить (минуту-другую, не больше, потому что она была бесподобно неунываема).

Она была…

Иэгарев встал и принялся ходить по комнате. Витька следил за ним, как следят за игрой в настольный теннис: голову вправо — влево, влево — вправо. Минуя стеллажи, Иэгарев проводил пальцем по корешкам книг, и палец трещал, будто палка об решетку изгороди.