Малый народ и революция (Сборник статей об истоках французской революции) - страница 54

Таков грубый факт, который вернее было бы принять как закон этого режима, чем высмеивать как его порок. Разве он не действует постоянно,

166

разве не утвержден самими якобинцами на их лад? Взгляните на последних, самых «чистых», на тех, кто гильотинировал всех остальных, перед их судьями: у них нет другой защиты. «Мне было приказано», — повторяет Фукье при каждом новом обвинении. «Я был топором, разве топор наказывают?» — говорит другой; ничего, кроме перепуганных людишек, не остается от этих мнимых неронов, которые ябедничают, придираются к мелочам, оговаривают своих братьев, затем, наконец, припертые к стенке, уличенные, ропщут: «Но ведь не я один? Почему меня?» Это крик отчаяния разоблаченного якобинца, и вполне справедливый: адепт обществ, гражданин Малого Града никогда не бывает одинок: над ним витает коллективная сила, этот таинственный «суверен», который лишь там обретает облик и голос. Как видите, мы далеки от плутарховой манеры рассказа, которая превозносит человеческую личность и делает великих людей королями истории. При новом режиме люди исчезают, и в самой морали открывается эра бессознательных сил и человеческой механики.

Так общественное мнение ошибается в отношении якобинцев. При социальном режиме, несомненно, существует угнетение, причем угнетенных большинство, здесь нет обмана, нет использования общей силы во благо одному человеку или одной партии. Неверно, что все угнетающее меньшинство — это фракция или заговор. Террор не есть дело чьего-то «частного интереса». Якобинцы не лгут, когда отрицают фракции: они — не фракция. Они правят не для себя, не сами, но движимые безличной силой, которой они служат, не понимая ее, и которая так же легко разобьет их, как их же и возвысила.

167

Такова самая сокровенная истина, истина озадачивающая, которую заставляют признать сами факты и которую осознает Мишле, когда ставит народ выше отдельных людей, и г-н Олар, когда отрицает то, что Гора (фракция монтаньяров) была партией. Но Мишле — поэт и мистик, и он возводит храм там, где следовало бы быть лаборатории; а г-н Олар ничего не строит. Тэн до сих пор остается единственным, кто подошел к этой проблеме со свойственной ему рассудительностью и вооруженный современными знаниями и сделал ее центральной в своей книге. Его любознательный и активный ум исследует ее со всех сторон; он изучает господство толпы, отмечает роль статистов. Если он выделяет какую-нибудь фигуру — Дантона, Марата, — то это для того, чтобы на их примере описать социальный тип, но не личный характер; если он и говорит о якобинской партии, то это лишь потому, что не находит другого слова; но основная мысль исправляет это, и он будет также говорить о «болезни», о «вирусе» — о бессознательных силах.

Мало того, именно на этой идее он строит план своей книги. Если он отклоняется от повествования и от порядка дат и принимает этот методический, а не хронологический план, этот метод сводок и разбора, который так возмущает г-на Олара, то как раз потому, что он видит истинные причины не во внешних фактах — не в согласии воль и не в стечении обстоятельств — и ищет их в развитии некоего социального прогресса, который должен подчиняться своему собственному закону. И так, методически, составляя сводки, будут действовать историки, занимающиеся различными обществами: г-н Алье в своей истории Общества Евхаристии, этого благочестивого предтечи якобин-

168

ского клуба; г-н Острогорский в своих исследованиях предвыборных английских и американских обществ и даже г-н Озер в своем труде о товариществе в Дижоне.

Этот новый способ постановки проблемы более точен, но также и менее ясен. Первые два решения проблемы сводились в итоге к известным элементам: одно — к внешним обстоятельствам, другое — к обычным страстям и интригам. Следствие Тэна отбрасывает и то и другое, чтобы поставить на их место новую и неизвестную силу. Идеи, история Малого Народа и наши идеи и история — явления разного порядка; у Малого Града свой собственный закон, свой собственный прогресс, которого не знают даже его собственные граждане, — вот основная мысль книги.