Мама и нейтронная бомба - страница 13

                                     и гладила по голове

рукой постаревшей народницы,

                            возможно, Сашу Матросова.

Рудольф Вильгельмович Гангнус,

                                           отец моего отца,

латыш-математик,

             соавтор учебника «Гурвиц — Гангнус»,

носил золотое пенсне,

                          но строго всегда говорил,

что учатся по-настоящему

                           только на медные деньги.

Дедушка голоса не повышал никогда.

В тридцать седьмом

                             на него

                                       повысили голос,

но, говорят,

                  он ответил спокойно,

голоса собственного не повышая:

«Да,

      я работаю в пользу Латвии.

Тяжкое преступление для латыша…

Мои связи в Латвии?

                             Пожалуйста — Райнис…

Запишите по буквам:

                         Россия,

                                 Америка,

                                     Йошкар-Ола,

                                       Никарагуа,

                                          Италия,

                                            Сенегал…»

Единственное, что объяснила мама:

«Дедушка уехал.

                        Он преподает

в очень далекой северной школе».

И я спросил:

   «А нельзя прокатиться к дедушке на оленях?»

До войны я носил фамилию Гангнус.

На станции Зима

                   учительница физкультуры

с младенчески ясными спортивными глазами,

с белыми бровями

и белой щетиной на розовых гладких щеках,

похожая на переодетого женщиной хряка,

сказала Карякину

                      моему соседу по парте:

«Как можешь ты с Гангнусом этим дружить,

пока другие гнусавые гансы

стреляют на фронте в отца твоего?!»

Я, рыдая, пришел домой и спросил:

«Бабушка,

             разве я немец?»

Бабушка,

             урожденная пани Байковска,

ответила «нет»,

                     но взяла свою скалку,

осыпанную мукой от пельменей,

и ринулась в кабинет физкультуры,

откуда,

         как мне потом рассказали,

слышался тонкий учительшин писк

и бабушкин бас:

                «Пся крев,

        ну а если б он даже был немцем?

Бетховен, по-твоему, кто — узбек?!»

Но с тех пор появилась в метриках у меня

фамилия моего белорусского деда.

Мой отец

     Александр Рудольфович Гангнус

       не носил никакой комсомольской кожанки

и более того —

              вызывающе носил галстук,

являвшийся,

           по мнению общественности,

                                    буржуазной отрыжкой,

за что был однажды чуть не исключен

из Геологоразведочного института.

Об этом отец рассказал, смеясь,

когда его

             в середине семидесятых

не пропустили в ресторан «Советский»

именно из-за отсутствия

                   «буржуазной отрыжки» на шее.