Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - страница 17
. Еще и еще раз радуюсь своему уходу от них, и что им не нравятся такие люди, как наша Люда. Она очень обрадовалась, когда увидела меня именно таким. По-настоящему удивлялась легкомысленной оценке меня Виктором и Валей[63]. — Боже! Как они мне все противны, особенно «щебечущий» Виктор. Не на шутку он интеллигентный верхогляд с блинообразной физиономией, размазня, способная наступить на душу и даже не почувствовать это. Об этом поговорим подробно.
С Людой мы впервые так говорили в эту встречу. Она стала очень интересная!
Что-то она напишет обо мне. Олечка! Она тоже настоящий человек. Целую крепко. Борис.
12 часов ночи 28/29 марта 1921 (получ.) 4.4.21
<Сверху>: Сегодня 29-го марта получил предписание выехать в Питер для инспектирования Петроградской школы военно-железнодорожных специалистов[65].
Сроком — до 6-го апреля включительно. Могу быть в Петрограде и все выясню о Всеволоде, убит он или жив[66].
Дорогая сестра Олечка! Сегодня получил от тебя письмо от 23.3.1921, где ты пишешь о Всеволоде.
Боюсь говорить о своих предчувствиях в тревожные эти дни Кронштадта[67], когда я сам был на Западном фронте…
Странно, но у меня борются две радости: 1) что Всеволод очень готов был умереть героем, и 2) что он пал — героем!
В сторону лирические отступления! В среду, не позже четверга, на этой неделе еду сам в Питер и узнаю все сам. 95 % за то, что Всеволод жив, т. к. я получил от него открытку, написанную им… правда, — от 10-го марта, во время дежурства в штабе Отряда особого назначения. Не может быть, чтобы так скоро мог выяснить тов. Смирнов, что Всеволод убит, и опустить открытки на следующий день, после его похода на Кронштадт. Открытки те, наверное, были опущены случайно, может быть, даже им самим. Открытка от 10-го марта 1921 года опущена в Питере (видно по штемпелю) — 24 марта с/г. Весь этот материал крайне противоречив, и думаю, я убежден, что Всеволод… жив!
Олечка! Дорогая моя сестра! Я очень устал гореть как солома. Все уже отдано, что можно отдать. Хочется работать — учиться!
Недели через полторы-две приеду в Воронеж с комиссией Желвойск Республики для инспектирования Военно-железнодорожных, что на Петровском спуске против Петровского сквера (в б. Александровском женском учил<ище>.)
<Сверху>: Узнал точно — в первых числах мая, или приеду один вскоре после Питера, смотря по результатам.
Это предположение о поездке наиболее правдоподобно, чем все остальные.
О причинах моего месячного молчания писать в этом письме не хочу. Могу сказать только одно, что жизнь у меня была полной, и в результате я пришел к твердому решению заниматься живописью. Первым начну заниматься с художником Николаем Петровичем Крымовым[68].
Атмосфера для моей работы вне службы будет очень удобная.
Об этом подробно напишу после Питера с радостной вестью о Всеволоде.
Весь дом Добровых переполошился. Все думают, будто Всеволод жив. Одна Елизавета Михайловна несколько раз перекрестилась, что я заметил совершенно случайно, и <вычеркнуто> вздохнула: — «За что?!»
«За III Коммунистический Интернационал!» — твердо прочел я ответ Всеволода.
Филипп Александрович твердо уверен в том, что Всеволод жив:
— Если Всеволод умер, — он умер героем!
— Он был чистый светлый юноша….
— Он шел бескорыстно за идею…
— Честное гибнет в самый ужасный момент…
— Всеволоды с той и другой стороны отдают жизнь под Кронштадтом, а вожди — Ленин — отрекаются от Коммунизма — к свободе торговли — за что бились Кронштадтцы! —
Вот, дорогая Олечка, все в основных чертах, что говорилось по поводу полученного мной от тебя письма.
Валя верит, что Всеволод жив, и говорит, что когда она в своем письме читала Елизавете Михайловне о Всеволоде, то Ел<изавета > Мих<айловна> очень настороженно сказала:
— Валечка, а что-то Борис наш не похож эти дни сам на себя?!
Дорогая сестра Олечка! Этому причины другие… Я ни в чем, ни перед кем не запутался, но многое пришлось переживать за последние месяцы…
Об этом подробно будем говорить. Пока же знай, что не стоит себя тревожить мыслями о Всеволоде до моих достоверных вестей привезенных из Питера. Олечка, дорогая моя, нам ведь всем нужно сняться.