Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - страница 27

стр.

Олечка! Отослала ли ты письмо Коле[100], и если нет, то немедленно его пересылай на мое имя, а я уже пошлю его дальше.

Если приехала или приедет Леля Поляновская[101], то передай ей от меня привет и скажи, что я очень жалею, что не смогу увидеть ее.

Целую крепко тебя, дорогая сестра Олечка.

               Твой Борис.


Ариадна Эфрон — Эмилю Миндлин[102]

15 февраля 1966 г.

Милый Эмиль Львович, посылаю Вам несколько выписок (обещанных!) из своей детской тетради 1921 г. <…>

«Борис заболел малярией, и его забрала к себе Ася. А у ней в это время жил Э.Л. Миндлин. Мы поменялись. Ася получила Бориса, а мы Эм. Львовича. Он начал жить у нас. Он был страшно бестолков. Когда Марина просила его вымыть кастрюльку, то он просто вытирал ее наружную копоть. Скоро Борис вернулся в свое прежнее логово. Я помню одно большое событие из жизни Э.Л. Это его пиджак. Он как-то вздумал продать его на рынке за 200 или за 250 т. Часа через два он вернулся… но увы… с пиджаком. С тех пор он стал каждый день ходить на рынок и все убавлял и убавлял цену. По ночам Б. и Э.Л. разговаривали и мне мешали спать. Борис учился у Э.Л. писать стихи. И написал три стиха. Борис все время писал заявления, а Э.Л. переписывал Звезду Землю[103]. Он извел почти все наши чернила, а Борис Марину — чтениями и: "как лучше?". Я помню, как Борис устроил Э. Льв. службу на Разгуляе[104]. И Э.Л. ходил только в два места — на Разгуляй и к Львову-Рогачевскому[105]. И когда он принимал уходную осанку, то я всегда спрашивала утром: "Вы на Разгуляй?" или вечером: "Вы к Льв<ову>-Рог<ачевскому>?" Его любимое место было у печки. У него всегда все выкипало и подгорало. Главное его несчастье были брюки. Он каждую минуту их штопал; лоскутов не хватало. Из-за них он в гостях сидел в пальто, хоть бы там была жара».

«Еще немного о ночах, "которые даны в отдых". Как только Э.Л. пошевеливался в постели, бодрствующий Борис начинал задурять того стихами. Один стих был про бронировочный век, другой про красный октябрь. Э.Л. всегда ночью кричал и думал, что тонет. Это время обыкновенно выбирал Борис для чтения стихов. Миндлин, напуганный мнимой бурей, опровергал стихи. Утром он выслушивал их заново и должен был вежливо хвалить».

«Наши гости скоро уехали. Сперва уехал Борис на извозчике с чемоданом и непродающимся Репиным. После его отъезда мы пошли на рынок за грибами усладить отъезд Миндлина. Мы его хотели проводить. Скоро настал этот день. В четверг 5-го выйдя из дома. Э.Л. нес свою корзинку, я — полку. Мы проводили Миндлина до Лубянской площади. Подошли к углу, и Марина купила Мин<длину> два кармана яблок и отдала ему последние 20 тысяч. Мы поцеловались, и поцеловались еще раз и еще раз. Мы его перекрестили, и он пошел. Пошли и мы».

Вот Вам, милый Эмилий Львович, кусочки тех дней — на память (но не для печати!) Благодаря этим отрывкам Вам, верно, еще что-н<ибудь> вспомнится из тех баснословных времен!


Борис Бессарабов — Ольге Бессарабовой

6 июня. Москва

Дорогая Олечка!

Сегодня в ЦУПВОСО решалась судьба моего лета, и может сложиться дело так, что я могу поехать в командировку с инспекцией Жел<езнодорожных> Войск республики во главе с Начальником Жел<езнодорожных> Войск республики и мной, так как если я поеду, то с полномочиями Военкома Жел<езно-дорожных> Войск республики. Основной наш маршрут намечается через Украину, Крым, Кавказ и Закавказье. Обратно ехать будем через Воронеж. Командировка предполагается недели через полторы, две до начала августа.

В тот же день, когда это выяснится окончательно, я напишу тебе об этом письмо.

Этой командировки я очень хочу, так как она с большим избытком обеспечит мне зиму, и я смогу по-настоящему помочь и Вам.

Недавно у меня был разговор с Елизаветой Михайловной о моем житье у них, и мы пришли к заключению, что отношения у меня со всеми живущими в доме после эпопеи с Эсфирью и Шурочкой изменились и разлад не отходит, а наоборот углубляется.

Другой разговор через несколько дней был для меня мало понятным: Елизавета Михайловна вдруг сказала на отъезд Виктора, что она этому очень рада и не может себе представить, как это я уйду от них, «мой второй сынок»… Мне этого не хочется, и будет очень жаль.