Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - страница 37
— Да!.. А вот я два раза успел побывать в Звенигороде. Вот мне повезло, Бор<ис> Ал<ександрович>! Первый раз я поехал и пробыл там с недельку и написал два этюда и только вернулся оттуда, мне подвернулся на них покупатель, один еврей заплатил мне за один 750.000 р. За другой — 300.000 р. И даже не торговался! Неприятно продавать таким людям свою работу. Вы знаете, я пошел к нему на дом дополучить деньги и невольно поинтересовался судьбой моих этюдов. Комната у этого еврея какая-то бивуачная, он, должно быть, крупный спекулянт и ворочает большими делами, т. к. совершенно не смотрит в глаза, как большой преступник.
Ух, какая противная и страшная у него рожа… Я поискал глазами по комнате этюды и увидел их на дальней стене от двери и когда я подошел к ним ближе, то и остолбенел. Представьте себе, он повесил их один над другим, а вокруг обвесил открытками и фотографическими карточками. Вы представляете всю эту гадость?! Один этюд он вынул из моего хорошего багета и вставил в черный с золотыми розами и не разберешь, еще чем! Вот прохвост… Ну уж зато я сейчас же уехал и писал этюды с 314 ч. утра и до 12 ч. ночи. Все время писал. Один раз даже писал при луне, вот посмотрите — церковка. Жалко, не успел дописать. (Н.П. взял эту вещь со стола и поставил на пол к притолоке двери, выходящей в переднюю из столовой).
А вот эти сараи я писал на утренней заре, как раз в тот момент, когда появляются первые лучи, это не больше, чем на 5–7 минут, солнца. Ведь не успеешь оглянуться, а оно уже и выкатилось. Приходилось не думать уж о точности и форме. Приходилось улавливать, так, раз-два, только успеваешь развести краску!.. А Вы знаете, Бор<ис> Ал<ександрович>, почему вышли эти сараи с правой стороны один над другим? Ведь я ошибся и залез слишком высоко, и пришлось писать этот же сарай ниже. И Вы верно говорили, что получается впечатление бугорка и что на нем гнездятся сараи. Ну, а каково пролился луч! А?..
А вот это же место, только я забрался правее, и сараи остались слева и я написал избу по вечерней заре. А смотрите, какая разница в красках. Какой разный тон освещения — утром и вечером. А какое утром небо светлое, а вечером совсем синее. А вот яблони. Посмотрите, какая мелкая зелень! А правда, похожа на яблочко? Это ранним утром, когда солнце уже поднялось. А вот это дерево, луг и лес я писал днем в сильную жару, правда, как отдает жарким днем?
Я Вам сейчас принесу одну вещь, ее уже Катя реквизировала себе… Это после хорошего крупного дождя, когда солнце начинает закатываться. Смотрите, как все вымыто! И вот это же место днем, как все пыльно, серо…
А вот эту вещь я <нрзб> для вот этой картины <нрзб> я врал в тоне. Тут у меня почти все синее, а на самом деле, ишь какой тон.
А здесь я наврал, нужно сделать избу темнее, видите; если закрыть, получается совсем иное впечатление. Ведь солнце было отсюда! (Н.П. прикрыл стену слева, ярко освещенную солнцем — ладонью правой руки.) Да! Надо пройтись новой краской <нрзб>. Ведь мне везет. Я <нрзб> тон, иногда неладится <нрзб>, у которого я жил там, он <нрзб> Училище Живописи и Ваяния и никогда <нрзб>. И ведь он, безусловно, это понимает, а бьется все время и от этого страдает.
А Вы знаете, Бор<ис> Ал<ександрович>, что Синезубов теперь начал писать <нрзб> пишет! Он говорит теперь, что собирается прочесть лекцию в <нрзб> «Кто не пишет правильно, как чувствует и как видит, тот не <нрзб> писать». Вот до чего дошел от своих кривых ваз и стульев. Наконец-то меня послушал, и как он рад, и начал писать, писать! Талантливый художник!
А ведь верно бы, Бор<ис> Ал<ександрович>, устроить выставку. Вы правильно говорите, что это помимо всего остального может послужить рекламою для покупателей. Но ведь это, должно быть, большая возня! Нужно помещение, разрешение. Хотя вот Жуковскому[126] разрешили, правда, в пользу голодающих, но выставка будет. Разве в Мир Искусстве выставить. Там мне дадут отдельную комнату. Ведь я написал 35 этюдов.
— Здравствуйте, Бор<ис> Ал<ександрович>.
— А знаешь, Катя, Борис Александрович говорит, чтобы я устроил свою выставку. Правда, хорошо бы?