Марьина роща - страница 62
— …Вот, значит, думаешь-думаешь, посмотришь кругом и увидишь: обдурили нас, рабочих-то…
— Но-но, кто вас обдурил? Ты не завирайся, парень.
— А как же? Ну, скажем, царю наподдали, свобода и все такое… а хозяин по-прежнему прижимает… Подсадили своих человечков в разные комитеты), все на нашу голову… Того мало, фабрики стали закрывать. А куда рабочий народ денется?
— Так чего ты хочешь-то?
— Хочу, чтобы все по правде было, по-справедливому, значит… Да ты чего толкаешь-то?
— Слезай, голубчик, слезай, — говорил господин в канотье. — Дай и другим говорить. Твое время истекло.
Рабочий, начавший спускаться, остановился.
— Мое время истекло? — крикнул он. — Ошибаешься, ваше степенство! Мое время только приходит!
На его место встал новый оратор, но тут закричали:
— Идут, идут!
И кучки слушателей распались.
Ваня поспешил вскарабкаться на пьедестал памятника. Отсюда все было хорошо видно.
Снизу, от Охотного ряда надвигалось море голов. Нельзя было назвать колоннами людской поток, вдруг захлестнувший чинную Тверскую. Красные флаги и плакаты с лозунгами качались над идущими. Шли вразброд, но плотной массой рабочие в кепках, работницы в летних платочках; между ними группами держались солдаты.
Конца не видно было людскому потоку. Люди шли и пели «Варшавянку», «Рабочую марсельезу», кто что знал. Вот зазвучала песня с другой стороны: новая масса демонстрантов поднималась по Косьмодемьянскому переулку.
Когда голова шествия плотно заполнила Скобелевскую площадь, внизу, где еще шевелился хвост процессии, раздались крики, гул, и люди стали разбегаться. Заволновалась толпа на площади.
— Не поддавайтесь на провокацию, товарищи! — кричали люди, видимо руководившие шествием. — Плотнее, плотнее! Не впускайте чужих в свои ряды! Сворачивайте к Капцовскому училищу! К Московскому Комитету!.. Организованно, товарищи!
Но не успела часть демонстрантов завернуть в тесный переулок, как на них бросились давно поджидавшие враги.
Дикое зрелище представляла площадь. Студенты, гимназисты, «приличные» господа с бранью и воем набрасывались на рабочих, вырывали знамена и плакаты, били кулаками, кастетами, палками… «Благовоспитанные» дамы яростно кидались на демонстранток, норовили по-кошачьи вцепиться в волосы, в глаза.
— Что вы делаете? — закричал Ваня, но его никто не слышал.
Свалка продолжалась. Рабочих разгоняли, теснили в переулки. Толпа редела, шум схватки отдалялся. Но вот погромщики остановились; со стороны Страстного монастыря показалась колонна солдат, идущая в строю, печатая шаг.
— Ура! — завопила барыня, косматая, как ведьма. — Солдатики идут! Сейчас они им покажут!
Но что за странность? Восторженные приветствия стихают; пятятся и растворяются в переулках храбрые гимназисты и лихие студенты!; теряя зонтики и шляпки, спешат удрать барыни. Солдатики оказались не те: Емельян Ярославский вывел на демонстрацию колонну 1-й запасной артиллерийской бригады.
…Потрясенный всем виденным уходил с площади Ваня Федорченко. Что же это такое? Весь народ свергал ненавистного царя, а теперь победители вступают в бой между собой? Чего хотят рабочие и солдаты? Разве им мало той свободы, что они получили в феврале? Но как отвратительно, точно дикари, улюлюкали и дрались наши интеллигентные люди, студенты, женщины!
Попасть в трамвай не было возможности, пришлось ковылять пешком. На Самотеке его нагнали мушкетеры.
— Ваня, куда же ты пропал? — возбужденно говорил Петя. — Мы тебя искали, искали…
— Видел? — подхватил Кутырин. — Хорошо мы их разделали? Кр-расота! Не будь этой солдатни… Ну, ничего, пусть пока потопают. Скоро мы их загоним обратно в клетку…
— Да, кстати, Ваня, — перебил Петя. — Ты Митьку заметил?
— Какого Митьку?
— Идолище. Он шел с краю в первой шеренге солдат. Злой, черт!
Ваня Кутырин свистнул:
— Вон что! То-то я смотрю, рожа будто знакомая… Хорош! Вот уж именно: Идолище поганое!
— Был Идолище, стал Соловей-разбойник… Ну, ничего, мушкетеры, недолго ждать осталось. Правда, Ваня?
Ваня Федорченко молчал.
— Да ты устал, наверно, — сочувственно сказал Петя. — Давай поедем. Эй, извозчик!
— Не поеду, — сказал Ваня так резко, что его спутники переглянулись. Петя обиженно поджал губы, а Ваня Кутырин сухо сказал: