Марьина роща - страница 63

— Ну, как хочешь. Прощай пока, — и, не подав руки, влез в пролетку.

Так кончились июньские события в Москве для Вани Федорченко. А дома его ждало письмо с фронта.

«Друг мой, Ваня! — писал Леша. — Спасибо тебе за ласковое письмо. Я писал и Ване Кутырину, но ответа не получил. Узнай у него, пожалуйста, почему не пишет. Прошу помочь мне в важном деле. Мне нужно узнать, чем занимается сейчас в Москве мой старый знакомец Эдуард Чарнок. Как это узнать, я тебя научу. Во-первых, может быть, знает твой отец, ведь он и сейчас работает в городской управе? Во-вторых, Чарнок — человек известный и в спортивном мире, и среди англичан, и среди московских купцов. До войны он работал не то по мануфактуре, не то по машинам. Если сможешь что узнать, напиши. Об этом я просил и Ваню. Но он молчит.

Я сейчас (дальше несколько строк густо замазано тушью).

Крепко жму твою руку».

«Милый Леша! — отвечал Ваня. — Нам обоим повезло с твоим поручением. Отец эту фамилию слышал. Я его просил узнать подробнее, и он это сделал. Действительно, твой знакомец принадлежит к богатому московскому купечеству, он еще перед войной начал работать в Соединенном банке. Председатель правления этого банка — граф Татищев. Капитал банка почти исключительно иностранный. С городской управой твой знакомец имел дела неоднократно, приторговывая по поручению банка разные городские предприятия; говорят, что банк усиленно скупает крупные дома в Москве. Вот все, что я мог узнать от отца по твоему поручению.

У нас тихая семейная радость, отец ходит именинником: наконец-то решился старинный спор с земством, и городская черта Москвы отодвинута до линии Окружной железной дороги. Тем самым Марьина роща стала Москвой. Отец рад и кричит, что цель его жизни достигнута. А я думаю, что сейчас это имеет ничтожное значение.

Пиши чаще. Крепко тебя целую.

Твой Ваня».

В это утро Володя Жуков особенно тщательно расчесал пробор, и вместо большой, неудобной шашки прицепил легкий кортик; хотя он был и тупой, но ручка белой кости, сложная сбруя муаровых лент и золоченых пряжек подчеркивали сугубо символичность элегантного оружия.

Николай Иванович благосклонно напутствовал адъютантов:

— Идите, идите, юноши, исполняйте свой патриотический долг и передайте мой низкий русский поклон спасителю родины. Эх, когда-то мы с Лавром Георгиевичем… гм… да… — и закашлялся, вспомнив, что никогда не встречался со скромным провинциальным генералом, волей военного случая вознесенным на пост главнокомандующего.

— А вы, Николай Иванович?

Николай Иванович изобразил высшую степень расслабленности:

— Нет уж, куда уж нам уж, старикам! Надо же кому-нибудь, господа, и на службе оставаться. Идите, идите, друзья мои, а мы с капитаном дела будем править.

Когда юноши ушли, Николай Иванович болезненно поежился:

— Что-то мне не того… не то знобит, не то жар… — и уехал. В этот день верный долгу штабс-капитан Уткин был сам себе и начальник, и подчиненный.

…Толпы нарядно одетых людей запрудили вокзальные площади. Буржуазная Москва встречала своих героев. С Петроградского вокзала прибыло правительство. Студенты, учащиеся, истеричные барыньки встретили градом цветов и аплодисментами «первых актеров» — Керенского и Чернова. Стоячий ежик удлинял и без того лошадиное лицо Керенского с оттопыренными ушами и толстоватым носом. Да, премьер был некрасив, но душка, душка! Зато менее знаменитый Чернов, кудрявый, розовый, с чувственными губами и маслянистыми южными глазками, привел в полный восторг многочисленных дам и девиц. Сорванным хриплым голосом Керенский наскоро произнес речь, из которой запомнилось только то, что он, как социалист, будет стоять на страже завоеваний революции.

Будучи адвокатом, Александр Федорович мог произносить речи любой протяженности, в любое время и на любую тему. Правда, были вопросы, которых он касался нежно и лишь в самых крайних случаях. Например, он избегал говорить о своей партийной принадлежности; бывший трудовик, а ныне как будто эсер, он скромно называл себя социалистом, избегая уточнений. Но никто из поклонников и не задавал каверзных вопросов «первому тенору революции».