Маркос Рамирес - страница 12

У моей «невесты» были двоюродные сестры, взрослые красивые девушки; они жили напротив мелочной лавчонки в старом доме, казавшемся мне, однако, дворцом благодаря своим застекленным окнам и тяжелым гардинам, а также из-за пианино, которое мне как-то удалось рассмотреть через окно в зале. Девушки узнали о моих шалостях, и все это им не слишком понравилось.

Именно тогда я впервые надел пару башмаков — подарок тети Амелии. Это были грубые башмаки, неуклюжие, с железными подковками на каблуках и носках — чтобы дольше носились, — из кое-как выделанной телячьей кожи. Они отчаянно стучали и скрипели при ходьбе, но это не мешало мне почувствовать себя на верху блаженства, и, разумеется, я поспешил покрасоваться перед домом двоюродных сестер моей невесты. Младшая, увидев меня в окно, поздоровалась со мной и крикнула:

— Алло, Маркос, я как раз думала о тебе! В каких восхитительных туфлях ты щеголяешь!.. Подожди-ка секундочку! Постой, не уходи!

И захлопнула окно.

Минутой спустя она появилась в дверях, подозвала меня с таинственным видом и тихонько шепнула:

— Знаешь, кто здесь, в столовой? Твоя невеста! Зайди, поглядишь на нее.

— Нет, — протянул я недоверчиво. — Там твои сестры, они еще разозлятся.

Она успокоила меня, объяснив, что все на прогулке, и тогда я вошел за ней в обширную прихожую. Ноги в новых башмаках разъезжались на мозаичном полу. Увидев девочку, игравшую в столовой, я молча бросился вперед, чтобы обнять и расцеловать ее, думая, что именно так следует обращаться с невестой. Но тут неожиданно появились все женщины этого дома и с громкими криками окружили меня, грозя разделаться со мной. Перепуганный и пристыженный, я в одно мгновение вырвался из рук, пытавшихся схватить меня, и промчался через прихожую с такой быстротой, словно за мной гнались бесы; топот моих ног в новых башмаках адским грохотом разнесся по дому. Этим печальным случаем завершилось мое первое ухаживание.

Тогда у меня уже было две сестренки — одна из них совсем маленькая, недавно родилась; мне частенько приходилось нянчиться с крошками, чтобы помочь матери. Занятие это меня выводило из терпения и порядком надоедало. В ту пору наивысшим счастьем для меня было разрешение пойти в гости к деду и бабушке. Мать в таких случаях отмывала мне лицо, меняла одежду и, выйдя меня провожать, объясняла, как добраться:

— Дойдешь до угла, пересечешь улицу и пойдешь все прямо до казармы, там снова перейдешь улицу, возьмешь налево, и пойдешь прямо, все прямо-прямо, до дома дедушки… Смотри не заблудись и по дороге ни с кем не задерживайся!

Верхом на палочке кофейного дерева я вприпрыжку мчался по середине улицы, добирался до желанного дома и приветствовал бабушку — добродушную старушку, вечно занятую домашними делами и неизменно оберегавшую меня от всевозможных обид и козней дядюшек. А немного погодя мы носились вместе с Томасито по обширному саду, лазили на фруктовые деревья, из листьев пиньуэлы[16], строили водяные мельницы на оросительном канале или воздвигали печи, рыли канавы, наводили мосты — словом, мастерили все, что в этом возрасте можно себе представить. Как-то раз пришла мне в голову счастливая мысль:

— Давай-ка я сейчас изображу Панчито![17] Вот увидишь, как здорово это получится!

Вмиг отыскал я длинную веревку и привязал один конец ее к макушке высоченного дерева так, чтобы она свободно свешивалась, чуть касаясь другим концом земли, и торжествующе объяснил Томасито:

— Сейчас я соскользну по этой веревке вниз, опять вскарабкаюсь на дерево и снова спрыгну. Видишь, как здорово? — Ухватившись за веревку, я воскликнул: — Вот летит Панчито!

И с беззаботной решимостью скользнул вниз.

Как и следовало ожидать, почти в тот же миг мне пришлось разжать руки; выпустив веревку, я камнем полетел вниз и хлопнулся спиной о твердую землю. Открыв рот, задыхаясь, я тщетно пытался встать и отчаянно махал изодранными в кровь руками…

В поисках лучшего заработка отчим решил переехать в Сан-Хосе. Тяжело мне было расставаться с Алахвэлой — в моей жизни так много значили дом и трапиче деда, — но сборы к отъезду переполняли меня чувством любопытства и томительного ожидания: предстояла ведь поездка по железной дороге, знакомство со столицей!