Маркос Рамирес - страница 13

В Сан-Хосе мы поселились в очень скромном домике — правда, с деревянным полом, — по соседству с кварталом Лас Пилас, получившим свое название от городских прачечных, которые там в свое время находились.

Мой дядя Сакариас, проходивший после окончания юридического факультета практику в конторе старого, опытного адвоката, поселился с нами, чтобы разделить с отчимом расходы на квартиру и питание. С тех пор дядя и начал принимать участие в моей жизни, вплоть до своей смерти заменяя мне отца.

Дядя Сакариас был молод и хорош собой. Способный, мужественный и энергичный, он тщательно следил за своими прекрасными темными волосами и безукоризненно одевался.

Получив образование ценой огромных жертв, преодолевая значительные трудности, дядя высоко ставил значение просвещения и ратовал за предоставление права учиться всем. Благодаря его жесткой требовательности я наконец-то стал заниматься, оставаясь, впрочем, всегда строптивым и невнимательным учеником.

Я поступил в школу «Мауро Фернандес» и в первые же дни, чтобы не отставать от старшеклассников, стащил из письменного стола моего дядюшки линейку. Она мне, конечно, была совершенно не нужна, ведь я не знал даже цифр, однако я носил в школу вместе с грифельной доской эту линейку, чтобы щегольнуть ею, и с гордостью всякий раз клал ее перед собой на парту.

Месяц спустя мне пришлось покинуть школу. Учительница пригрозила мне метровой линейкой, а я, насмотревшись, как она наказывает других, оказался проворнее, чем она ожидала, и сам пребольно ударил ее своей линейкой по руке. Дядя Сакариас задал мне основательную взбучку, а затем отправил в Алахвэлу, к дедушке и бабушке, с тем, чтобы меня определили в ту же школу, где учился Томасито.

В доме деда я почувствовал себя безмерно счастливым. Порой он брал меня с собой в дальнюю прогулку по уединенным дорогам, которые мне казались такими прекрасными. До сих пор у меня осталось в памяти, как я пытаюсь поспеть за длинными ногами, без устали отмеривающими громадные шаги. И вспоминаю, с каким неизменным уважением люди относились к моему деду.

Вечерами, возвращаясь из школы, я зачастую заходил под широкий навес, где обычно работал дед, если не был занят на трапиче. Там стояли верстак и токарный станок, кузнечный горн и наковальня, стальные тиски, ящики с инструментами, гвоздями, гайками и шурупами, там же хранились тигли и оси, большущие шестерни и тазы для трапиче, сотни других вещей. Дело в том, что дед мой не только был отличным полеводом, но и, кроме того, слыл изобретателем и мастером на все руки. Примеру отца следовали и дети.

Так, дядя Эрнесто ловко мастерил музыкальные инструменты, сложные машины и всевозможные аппараты. Внизу, в кладовой, до сих пор хранится первый проколесивший по улицам Алахвэлы автомобиль, сделанный Эрнесто, когда он еще был подростком, — из дерева и зубчатого колеса с цепью, приводившей машину в движение.

Мне рассказывали, что дядя Эрнесто в те же годы соорудил диковинную машину на колесах, с тормозом и большим великолепным парусом из мешковины. Часто в послеобеденное время вместе с братом Рафаэлем-Мариа и соседскими ребятами он вытаскивал свое изобретение на обширный луг; все усаживались в опасную машину и при сильном ветре, как черти, мчались, достигая порой небывалой скорости. Мальчишки платили по пять сентаво[18], чтобы прокатиться. За управление садились Эрнесто или Рафаэль-Мариа, всегда готовые в случае необходимости убрать парус и потянуть тормоз изо всех сил, потому что луг обрывался широким и глубоким оврагом, на дне которого белели на солнце кости каких-то животных.

Мой дядя Хесус, который в ту пору был младшим в семье, со слезами бегал за старшими братьями, требуя, чтобы его взяли с собой в машину, пока наконец братья не решили доставить ему это удовольствие, но с условием: пусть едет один и сам ею управляет. Минуту спустя Хесус уже несся с головокружительной быстротой по лугу; попав во власть сильного ветра, он обеими руками ухватился за тормоз. При первом же резком толчке машины, наскочившей на бугорок, новоиспеченный водитель заорал благим матом и выпустил из рук тормоз, думая только о том, как бы удержаться на сиденье. Машина, предоставленная себе, понеслась с такой скоростью, словно летела по воздуху, как вдруг с ужасным треском она свалилась в овраг и рассыпалась на куски. Хесус только чудом остался в живых, но обе руки у него были переломаны. В тот день дедушка задал такую беспощадную трепку изобретателям машины, что это даже вызвало перетолки у соседей.