Маркос Рамирес - страница 7
В день освобождения деда бабушка встретила его у тюремных ворот и вместе с ним пришла в Эль Льяно. Хотя Росендо с трудом ковылял на кровоточащих, изуродованных пыткой ногах, он решил устроить с друзьями пир, чтобы музыкой, выпивкой и салютом из ракет-шутих отпраздновать свое освобождение и позлить власти.
В самый разгар веселья одна из шутих взорвалась в руке деда, и его пришлось немедленно препроводить в больницу. Поэтому бабушка вернулась домой в одиночестве. Снова пришлось ей биться один на один с нуждой, пока у мужа не зажила рука.
А тетушки мои любили рассказывать, как однажды дед схватился врукопашную с самим Кадэхос[6]. Моя мать, правда, подтверждала то же самое, но не столь уверенно. Да, она помнит, как в ту ночь отец вернулся с зазубренной крусетой в руке — ножны были потеряны, одежда на нем висела клочьями, тело покрыто ранами, синяками и царапинами.
По словам деда, он допоздна подкарауливал на дальнем хуторе вора, который будто бы почти каждую ночь срезал две-три грозди бананов. Но на этот раз вор не показался.
Дед спешил домой, спускаясь со склона горы близ Лас Каноас, как вдруг при свете луны, посреди дороги, увидел Кадэхос, сидевшего на задних лапах и с угрожающим видом преграждавшего ему путь. А поскольку деду не хотелось дожидаться рассвета (ведь на рассвете, говорят, всякая чертовщина исчезает!), то, осенив себя крестом, он недолго думая бросился с ножом на страшное чудовище и закричал:
— Проваливай во имя бога, или я заставлю тебя посторониться, исчадье ада!..
Но крусета лишь рассекала воздух, отскакивая от камней — только искры летели, а Кадэхос рвал его когтями, повалив на спину прямо на каменистую дорогу. Дед в бешенстве вскочил, но снова упал. И так продолжалось до тех пор, пока он не вспомнил услышанного от кого-то мудрого совета… Повернув крусету и угрожая чудовищу крестовидной рукояткой, дед воскликнул:
— Проклятый, ты победил острый нож, но тебя победит крест!
Кадэхос вмиг испуганно попятился, хрипло завыл и, забравшись на ограду, принялся рычать на деда. Дед пошел дальше — и Кадэхос последовал за ним как тень. Так со своим спутником-страшилищем дед добрел до калитки собственного дома.
Вот что рассказывал мой дед в ту ночь, утверждая, в довершение всего, что под развесистым деревом манго[7], возвышавшимся напротив дома, по ту сторону дороги, все еще сверкают, как огромные светляки, глазища лютого зверя.
— Вот как… В чем же тут дело, Росендо? Очень бы мне хотелось поглядеть на этого Кадэхос, — сдается мне, что твои раны больше похожи на порезы, чем на царапины от когтей зверя, — насмешливо приговаривала бабушка и, закончив перевязывать мужа, добавила: — Проклятый Кадэхос! Он тебя всего разукрасил, как в прошлый раз, когда взбрело тебе в голову вместе с братом и друзьями, такими же сумасбродными, как и ты, отправиться разгонять собрание каких-то сивилистов…[8] Верно ведь, Росендо?
…Оросительный канал, протекавший по участку деда в Эль Льяно, был правым рукавом основного, более крупного канала, отведенного от реки Брасиль; разветвлялся он как раз у нашей изгороди, и второй рукав его тянулся на юг, снабжая водой другие участки и поля.
Когда дед решил построить трапиче[9], то, по предварительным подсчетам, оказалось, что воды в его оросительном канале не хватит, чтобы привести в действие колесо, — значит, необходимо углубить русло. Однако это грозило причинить ущерб соседям, пользовавшимся водой из другого канала: там количество воды неизбежно уменьшится в той пропорции, в какой оно увеличится в канале деда. Итак, не было надежды добиться согласия соседей, уже не говоря о разрешении властей.
Все же дед соорудил свой трапиче, и воды у него оказалось как раз столько, чтобы приводить в движение колесо. Однако никто никогда не мог доказать, что он нарушил порядок распределения воды!
Что верно, то верно — доказательств тому не было, но долгое время соседи старательно обходили, как только дело шло к ночи, то место, где разветвлялся большой канал. Они даже привыкли пораньше ложиться спать, лишь бы не видеть страшного призрака, появлявшегося по ночам в этом проклятом месте.