MASH - страница 40
— Тяни, скомандовал он.
— Как тянуть, Ястреб? — услышал он голос Отца Мулкахи. — Это всё немного не по моему профилю.
Целыми днями и уже и по ночам Даго Красный выполнял свою работу. Сутки напролет он ходил от пациента к пациенту — черным, белым, желтым — и к друзьям, и к врагам. Некоторые не знали кто он такой, но знали на чьей он стороне. Уверенный в выздоровлении пациент лучше переносит операцию, равно как и уверенный хирург, и у Даго Красного находились правильные слова и для того и для другого.
— Просто тяни, — сказал Ястреб спокойно. — Вот так,… и на себя. Еще… Хорошо. А когда мы из этого выкарабкаемся, можешь произвести первое в истории хирургии простерилизованное колдовство.
А они все прибывали. Животы, груди, шеи, артерии, ноги, руки, глаза, тестикулы, почки, спинной мозг — все простреленные, к чертовой матери. Выиграть или проиграть. Жизнь или смерть. В самом начале всего этого хирурги, и в особенности обитатели Болота, пережили большую внутреннюю перемену. В периоды нерегулярной занятости, они частенько изрядно выпивали, чрезмерно жаловались на жизнь, но с наступлением Великого Потопа они вновь превратились в полезных людей, в состоявшееся, эффективное, сражающееся подразделение, а не просто в сборище непотребных бомжующих нытиков, застрявших черт знает где вдали от жизни. Такая встряска хороша в небольших количествах, но дело зашло слишком далеко. К концу второй недели они все были бледны, красноглазы, уставшие как собаки, и на грани срыва. Кроме того, им самим было очевидно, что их рефлексы притупились, а принимаемые решения иногда были сомнительными.
— Так не может продолжаться, — в пятнадцатый или шестнадцатый раз за последние две недели сказал подполковник Блэйк, когда наступило пять сорок пять дня.
Генри и доктора из Болота стояли на улице прямо за дверью в послеоперационную. В очередной раз они умудрились справиться со всеми сложными случаями, и теперь другая смена занималась трещинами и ампутациями. Они же вышли вроде как покурить, но каждый знал, что они заняли пост наблюдения за северным горизонтом, надеясь изо всех сил не увидеть шестичасовых вертолетов.
— Ну когда-то же это должно кончится, — бормотал Генри, — Когда-то ведь должно!
— Как и все войны и разборки, — сказал Ловец, — когда-нибудь подходят к концу.
— Ну тебя к черту с твоим «когда-нибудь», Ловец, — сказал Генри, — Что это такое? Когда— вот в чем вопрос. Когда?
— Не знаю, — ответил Ловец.
— А кто знает, черт побери? — спросил Генри. — Вот я звоню три раза в день, но эти люди в Сеуле тоже ни черта не знают. Им известно еще меньше чем нам. Но кто знает, черт побери?
— И я не знаю, — сказал Ястреб, — зато может быть Радар…
— О’Рейли, сэр, — пискнул Радар О’Рейли откуда-то из-под локтя подполковника.
— Прекрати это, О’Рейли! — сказал Генри, — Черт возьми!
— Я думал вы меня звали, сэр, — ответил Радар.
— Слушай, О’Рейли… — начал подполковник.
— Слушай, Генри, — прервал его Ястреб, — может у меня крыша поехала…
— Может, уже у нас всех, — согласился Генри.
— Ну тогда может Радар нам поможет.
— Не, мы точно сумасшедшие, — затряс головой Генри. — Абсолютно невменяемы.
— Слушай, Радар, — обратился Ястреб. — Нам нужно…
— Пирс, я сам тут разберусь, — остановил его Генри. — О’Рейли?
— Сэр?
— Говори начистоту, без вранья…
— Сэр, что Вы! Да Вы же меня знаете, да я никогда…
— Не обращай внимания, О’Рейли, — продолжал Генри, — Я не хочу чтоб ты все это слушал, но хочу чтоб ты знал кое-что.
— Что, сэр?
— Черт возьми, — Генри повернулся к остальным, — я же ведь еще не сошел с ума по-настоящему?
— Нет, Генри, — сказал Ловец, — продолжай.
— Ага, продолжай, — добавил Дюк.
— Слушай, О’Рейли, — сказал Генри глядя тому прямо в лицо, — Ты чего-нибудь слышишь?
— Ничего, сэр.
— Ничего! — воскликнул Генри, — Что ты за чертовщину мелешь — «ничего»?
— Я совсем ничего не слышу, сэр.
— Ну… А что это значит?
— Мне кажется, сэр, — сказал Радар, — что это значит, что действия на севере прекратились.
— Хорошо! — сказал Дюк.
— Послушай, О’Рейли, — продолжал Генри, — ты правду говоришь?
— Сэр, что Вы! Да Вы же меня знаете, да я никогда…