Машинист - страница 4

Березовый дождь падает еще тише. Листья-капли ярко-желтые с розовой окаемкой и летят до земли гораздо дольше, чем сосновые иголки. Когда идет березовый дождь, кажется, будто с неба спускаются сотни красивых бабочек.

А осиновый дождь хорошо смотреть при закате солнца. Осиновые листья нежно-красные и летят вниз по мудреной спирали. Подставишь ладошку, думаешь, большая алая капля опустится в нее, ан нет, просвечивающий лист обязательно вильнет в сторону, проскользнет мимо.

Паутинный дождь бывает очень редко, обычно в тихую солнечную погоду, когда верхний ветерок чуть слышно раскачивает вершины. Прозрачно-голубые паутинки появляются неожиданно и летят медленно, иногда даже глазу не видно. Идешь по лесу, и вдруг твоего лица коснется что-то нежное, невесомое. Махнешь рукой и увидишь голубоватую нить....

Пронесся над соснами ветер, и снова стало тихо. Кончился сосновый дождь. Последняя иголка бесшумно спланировала мальчику на голову. Воткнулась в густые соломенные вихры, но он и не заметил. Мальчик думал о Парамонове. Каждый день грохочут мимо разъезда товарные и пассажирские поезда. И обязательно кто-нибудь выглядывает из паровоза: машинист, помощник или кочегар. Мелькнет чужое незнакомое лицо и исчезнет, точно так же, как лица пассажиров за пыльным вагонным стеклом. А вот усатое неулыбчивое лицо машиниста Парамонова запомнилось и нет-нет снова возникало перед глазами Сережи, чем-то тревожило сердце. Растопырив пальцы, долго разглядывал свою маленькую испачканную смолой ладонь. Это ее осторожно пожал своей ручищей Парамонов. Сережа верил, что он прокатил бы его на паровозе до самого города, а ранним утром высадил па разъезде. Ведь путь еще до конца не отремонтировали.

Когда на следующий день пассажирский неторопливо поравнялся с будкой — Сережа стоял рядом с матерью и смотрел на приближающийся локомотив — Парамонов высунулся из окна, поздоровался и бросил прямо к их ногам перевязанный шпагатом пакет. Мать только головой покачала, а Сережа проворно поднял сверток и тут же стал развязывать бечевку.

В пакете был оловянный игрушечный пугач, кулек шоколадных конфет и шелковый цветной платок. Повертев его в руках, Сережа протянул матери: «Это тебе, мам!» Проводив пассажирский, мать вернулась в будку и примерила платок перед зеркалом. Обычно хмурое лицо ее тронула улыбка, она сразу помолодела, стала красивой. В ярких синих глазах появился блеск. «Вот еще,— глядя на себя в зеркало, сказала она. — Что это он выдумал?..»

А когда снова промчался мимо разъезда пассажирский — путь уже отремонтировали и дорожники продвинулись дальше — мать вышла к поезду в выходном платье, которое лишь в город надевала, и подаренный платок был наброшен па плечи. Увидев ее и Сережу, Парамонов друг застеснялся, зачем-то снял свою красивую фуражку, и шальной ветер растрепал, взъерошил его темные волосы. В окно высунулась еще чья-то чумазая улыбающаяся физиономия, но тут же исчезла. Парамонов хотел что-то сказать, даже рот раскрыл, но вдруг раздался густой паровозный гудок, у Сережи даже уши заложило. Прошумел мимо паровоз, и теперь только зеленые вагоны мельтешили перед глазами.

С того раза Парамонов частенько сбрасывал на ходу подарки Сереже. Он бы и матери что-нибудь дарил, но она однажды перед приходом пассажирского притащила ведерко с разведенным мелом и, макая длинную кисть в густую жижу, что-то написала большими буквами на дощатом сарае. Прочитав эту надпись, Парамонов развел руками, дескать, ничего не поделаешь, и невесело улыбнулся Сереже. Надпись с неделю белела на сарае, потом дождь смыл ее. На следующий же день Парамонов сбросил Сереже красивый оранжевый самосвал. Коробка неудачно стукнулась о шпалу и отлетела к забору. Самосвал охромел на одно колесо и не заводился, но Сережа все равно был рад подарку и не расставался с игрушкой. Машина и на трех колесах прекрасно ездит по ровной тропинке, если ее тащить за собой на веревке.

А потом Парамонов куда-то пропал. В первый раз, встречая пассажирский, Сережа не поверил своим глазам: из будки машиниста выглядывал пожилой небритый мужчина. Равнодушно взглянув на них, он отвернулся и стал смотреть прямо перед собой, как и положено машинисту, когда он проезжает разъезд или станцию.