Маски зверя (СИ) - страница 51

Потом я смотрела, как в тягостном сне: телохранители ушли от кресла с Натальей, но самой ей встать не разрешили, и белая ведьма сидела, уткнувшись лицом в ладони, и подвывала. Тот телохранитель, который держал меня, о чём-то тихо говорил с гиеной Диром, потом уходил куда-то.

Наконец Дир шагнул ко мне и вгляделся в мои глаза. Выпрямился, и я услышала:

- Встать!

Я бы ни за что!.. Но ноги выполнили приказ мгновенно. Я просто выпрыгнула из кресла и вытянулась перед гиеной, как солдат перед генералом.

- Иди за мной! - велел гиена. И повернулся ко мне спиной.

Лихорадочная мысль: "Бежать!"

А ноги послушно затопали за Диром. Я поражалась себе, пыталась сопротивляться, пока не поняла, что та жидкость на гиеньем когте лишила меня свободы воли. И тогда, сообразив всё это, перестала внутренне брыкаться, угрюмо размышляя, долго ли будет действовать отрава.

Без всяких возражений села в джип, видимо только что подогнанный к подъезду. Ещё почувствовала себя важной персоной, несмотря на ноющую боль, которой продолжала гореть щека. Ведь меня посадили позади, как Лелля вчера между миротворцами, только я - между телохранителем и Диром. За руль сел неизвестный мне приживала. Наверное, тоже из бандюг.

Сначала мы ехали по городу, и я всё ждала, что закаменелость всего тела, из-за которой отяжелели мои мышцы, вот-вот пройдёт. Потом почувствовала, как ледяной холод начинает ползти от ног вверх. Стало так страшно, что решила больше не думать, что будет дальше, и только смотреть, куда меня везут.

Потом закралось подозрение, что яд на когте Дира не простой парализующий, но какой-то наркотик. Вот уж когда испугалась, что благодаря власти этого наркотика надо мной все сведения из меня вытащат легко и непринуждённо. Так что я то и дело проверяла язык: зашевелился ли? И уже с облегчением ощущала его неподвижность.

А подозрение появилось, оттого что перед глазами пространство начало качаться, а потом и вовсе поехало. Причём не так, как бывает, при головокружении, а будто я сама повисла в нём и мелко-мелко трясусь... Потом я вынырнула из болезненного впечатления, что вот-вот провалюсь в обморок (а если уже проваливалась?). Меня затошнило, и я с трудом повернула голову к Диру, твёрдо решив: если вываливать содержимое своего желудка, кстати, и так мизерное, то только на этого гада!

Но Дир тоже успел заподозрить неладное и просто-напросто ткнул мне к подбородку открытый полиэтиленовый мешочек. Фу, гадство...

А потом не удосужился вытереть мне подбородок.

Пока я была занята собственными ощущениями, а также впечатлениями организма, город куда-то исчез. Я не поверила глазам, когда обнаружила, что машина едет по ухоженной асфальтированной дороге на две полосы между деревьями.

Это куда же мы?..

Потом испугалась - и одновременно впервые порадовалась, что моё лицо опухло, тяжеленное от Дирова яда: внутренне я уже чего только ни передумала, чего только ни напредставляла, что будет вскоре со мной, попавшей в лапы этих садистов - в последнем я не сомневалась. А внешне так и осталась бесстрастно спокойной.

Деревья закончились, и машина вильнула на повороте, так что я вынужденно навалилась на Дира. Гиена не заметил. Он напряжённо всматривался куда-то вперёд.

По аккуратной поселковой дороге мы подъехали к двухэтажному дому - настолько широкому, что казалось - он вальяжно уселся в границах двора. Дальше ещё несколько десятков метров - и вот мы оказались у ступеней лестницы, ведущей на крыльцо.

Крыльцо широкое, как и сам дом. И на нём прекрасно уместились предметы мебели для спокойного или весёлого времяпрепровождения: лёгкие кресла, столики с вазами, полными цветов... За самым дальним столиком сидели трое - мальчишка Эрик и двое молодых гиен. И что-то мне даже издалека показалось, что гиены эти - его охрана. Телохранителями... э-э... язык не поворачивался их назвать. Я ничего не слышала, но небесная птица оживлённо беседовала со своей охраной.

Тяжело, с натугой повернув шею, я поразилась: Дир смотрел на мальчика, голодно оскалившись. Его внутренняя сущность, гиена, полыхала глазами, уже покрасневшими. И гиена смотрела на Эрика так, словно больше всего на свете мечтала сожрать его.