Масуд и Салим - страница 4
Салим закрыл глаза и снова открыл. Ничего не изменилось.
Память ударила в голову внезапно как нападение кочевников на караван. Решение Совета, праздник, шатер Масуда, фляжка, сандалии с загнутыми носками, удар, темнота.
Вместе с воспоминаниями вернулись и телесные ощущения: тупая боль в голове и колючая сухость во рту.
Салим застонал. Ещё вчера жизнь полнилась красками: уважаемый человек, владелец пяти верблюдов и один из претендентов на выборах нового караванщика, а сегодня с мешком на голове, связанного по рукам и ногам везут неизвестно куда.
- Эй, - позвал он невидимого погонщика. - Освободите меня!
Молчание, и мерное шуршание восьми верблюжьих ног по песку.
- Эй, - попытался он ещё раз. - Я хочу пить!
Солнце обжигало спину под темным шерстяным плащом, совсем не спасающим от жары в отличие от привычных в пустыне белых одежд.
В следующие несколько часов ничего не менялось: верблюды шагали, погонщик молчал, а Салим изредка просил пить и, не получив ответа, ругался.
Сколько времени он пробыл без сознания? Кто его оглушил? Куда везут? Вопросы приходили на ум, как приходят кредиторы к постели больного, топтались на месте и, не получив ответа, уходили, чтобы снова вернуться.
Салим перебирал в уме версии, стараясь не думать о худшем варианте. Погонщики у ночных костров рассказывали, что на севере Пустыни кочевники похищали людей ночью прямо из оазиса, а потом требовали выкуп. Салим представил, как во время праздника бедуины рыщут в пустых шатрах в поисках наживы и натыкаются на одинокого человека. Следом в голову пришла неприятная мысль о сумме выкупа, и Салим твёрдо решил, что нужно сторговать свою жизнь не дороже трёх верблюдов. Впрочем, если похититель давний враг, движимый жаждой мести, то можно и здесь решить дело деньгами. Нет такой обиды, чтобы весила тяжелее золота - вопрос только в цене. Краем сознания Салим отметил, что качка прекратилась: пока он придумывал неотразимые доводы для переговоров, верблюды остановились. В тишине Пустыни раздался хлопок ладонями, и привычные к такому сигналу животные опустились на колени. Салим успел подумать, что неведомый погонщик ни разу за несколько часов не подал голоса: может, он немой? Мысли и версии сбились в кучу, как те же кредиторы при чтении завещания. Кто? Что? Сколько?
Сильные руки ухватили ворот темно-синего плаща и сбросили пленника ногами вперед на раскаленный песок. Слух ожег хищный шелест клинка о ножны. Салим попытался отползти в сторону, но тело не слушалось, а из пересохшего горла вместо мольбы раздался тонкий писк. Яркое солнце, пробивавшееся сквозь ткань мешка, на миг заслонила черная фигура. Грубым движением ноги Салима перевернули лицом вниз. Не к месту промелькнула мысль: "как барана", и память услужливо подсунула картинку песка красно-плотного от хлещущей из горла крови. Раздался звук разрезаемой ткани, и Салим, дернувшись, почувствовал, что натяжение веревок ослабло. Несколько ударов сердца он не двигался, пытаясь ощутить льется ли по спине кровь, потом сел и уже свободными руками стянул мешок с головы.
Во все стороны раскинулись опаленное пустое небо и серпы бесконечных барханов. На губах и ресницах налип горячий песок, кисти немилосердно болели и покалывали, а тело казалось рыхлым, словно комок хлопка. Но это всё не имело значения, потому что подтвердилась худшая из версий: на Салима сверху вниз глядел Масуд.
Масуд молчал, и только легкий ветерок трепал полы его белых одежд.
Салим решил тоже ничего не говорить, но через некоторое время тишина сделалась нестерпимой.
- Всё не так, как ты подумал, Масуд. Ты же мне как брат...
Масуд молчал, и в его взгляде плескалось всё презрение мира.
- Может быть, я был не прав, Масуд, но ты же не станешь меня убивать...
Масуд плюнул на песок, и Салим испугался, что сейчас его бывший друг развернется и уедет с обоими верблюдами. В Пустыне не раз встречались выбеленные солнцем черепа людей, оставшихся без животных и припасов. Следующая мысль завистливо подсказала, что Масуд за последние сутки пил достаточно воды.