Меги. Грузинская девушка - страница 34

— Что? — спросила Меги в страхе.

— Мои последние слова.

— Я слышала их.

— Ну и?..

— Ты могла встречаться с ним и в другое время, — неожиданно для себя самой сказала Меги.

— Ты, видно, думаешь, что это было свидание? Эх ты…

Мать не закончила фразу и в ярости вышла из комнаты. Меги сникла. Она не могла простить себе, что не сдержалась и обидела мать. Узы нежной привязанности, соединявшие мать и дочь, были теперь порваны, и непреодолимая пропасть легла между ними… Меги злилась, терзалась, упрекая себя. Вдруг ребенок задел косу матери, свисавшую над его головой. Меги охватила какая-то первобытная ярость. Правой рукой она схватила свою тяжелую косу и с неожиданной для себя дикой ненавистью прижала ею на секунду головку ребенка к своей груди. Младенец вскрикнул от боли, и мать тут же пришла в себя и передала ребенка няне. Он успокоился.

Однако ночью малыш заболел. Утром Меги, узнав об этом, испугалась. Лишь теперь в ней проснулась материнская тревога. Весь день она не находила себе места. Она молила Невидимого, Всемогущего, чтобы он оградил ее дитя от опасности. О, что только она не отдала бы за это! Но если бы она могла заглянуть в себя, то поняла: она боялась не столько самой смерти сына, сколько того, что причиной ее могла быть боль, которую она, мать, причинила ему вчера. Она старалась отогнать от себя эту мысль. Разве не могло дитя заболеть из-за чего-нибудь другого? Но мысль эта терзала Меги весь день. Наступила ночь, но Меги не могла сомкнуть глаз. Она то и дело бегала в людскую, где лежал ребенок, и напряженно, со страхом прислушивалась к его дыханию. Но слышала лишь стук своего собственного, беспокойного сердца. О, хоть бы дитя умерло не сейчас, позже!.. Это было бы не так страшно — Меги вся превратилась в мольбу к Бесконечному.

Ее сын умер на другой день. В агонии он укусил няню в левую грудь, и, хотя у ребенка еще не было зубов, няне было очень больно.

Меги погрузилась в мрачное безмолвие. Лишь Меники не удивлялась смерти ребенка. «Я знаю, что означают эти прожилки под глазами, — говорила она тоном ясновидящей, — с такими прожилками долго не живут, он не был жильцом на этом свете. К тому же он никогда не кричал, а это уже верный знак. Я уверена в этом».

Меги жадно внимала волшебнице. Но еще с большей жадностью слушала, когда Меники говорила:

— Разве ты не знаешь?.. Это были роды на восьмом месяце, а восьмимесячные не выживают.

Ребенка еще не крестили, и поэтому он не мог быть похоронен на кладбище. Было решено предать его земле в поле, в каком-нибудь уединенном месте. Его завернули в полотенце и передали Нау. Нау взял на руки маленькую, страшную ношу и пошел в поле. Там он услышал шаги за спиной. Оглянувшись, он увидел Меги, в тихой печали следовавшую за ним. Они молча пошли вместе. На небольшой поляне ребятишки играли в мяч. Когда Нау и Меги подошли к детям, те прервали игру, и один из мальчиков как бы между прочим сказал, обращаясь к другому:

— Ты знаешь, что у Дидия со вчерашнего дня пируют?

— А что у них?

— Говорят, Хатуну выдают замуж.

— За кого.

— За какого-то абхаза.

— Стало быть, у них свадьба?

— Нет, помолвка.

Мальчик, сообщивший эту весть, украдкой посмотрел в сторону Меги. Кровь ударила ей в голову, и уже хорошо знакомая волна ярости захлестнула ее. Нау и Меги пошли дальше. Меги нарвала полевых цветов, сломала несколько веток цветущей дикой яблони и, взяв у Нау ребенка, положила на него цветы с ветками и завернула все в шаль.

Нау ничего не понимал.

— Ты знаешь, где живет Хатуна Дидия?

— Да, — ответил озадаченный Нау.

— Отнеси ребенка абхазу. Он пирует у Дидия.

Нау взял мертвого ребенка из рук Меги.

— Передай ему ребенка и скажи, что это подарок от меня.

Лишь теперь Нау взглянул девушке в лицо. Ему показалось, что она сошла с ума, но он ничего не сказал ей.

— Свадебный, мол, подарок… от меня… слышишь?

Нау молчал.

— Скажи ему, что я задушила дитя своими косами.

Нау снова взглянул на Меги. Теперь и его взгляд выражал безумие.

— Но ведь это неправда? — прохрипел он.

— Делай, что тебе говорят!.. Иди!..

Меги пошла в другую сторону. Нау постоял еще немного в нерешительности, потом направился к дому Хатуны.