Мелодия Секизяба - страница 14
Я видел всё это из своего окна и посмеивался — никогда я таким своего отца не знал. Я даже чуть-чуть отодвинулся, чтобы он меня не заметил, но куда там — он был так увлечён своими помидорами, что не обращал ни на что внимания. Мама во дворе тоже готовилась к поездке: она что-то размешивала в ведре совком, время от времени подсыпая какой-то белый порошок из бумажного кулька. Отец, утирая пот, всё подпрыгивал, совершая рейсы от машины и к машине, причём лицо у него буквально светилось от какой-то детской радости. Мне трудно было поверить собственным глазам: неужели это мой родной отец, уважаемый в колхозе Поллы-ага, который любил так степенно и не торопясь выступать на общих собраниях?
— Перестань, Поллы-джан, — не выдержала наконец мама. — Что люди скажут, увидев, как ты в своём возрасте скачешь по двору, словно годовалый козлёнок.
В это время отец, подпрыгнув в очередной раз, споткнулся, выронил ящик, и румяные помидоры резво покатились во все стороны.
— Вот и допрыгался, — сказала мама.
Отец некоторое время смотрел на рассыпавшийся товар, затем вытащил из кармана большой платок и стал собирать помидоры, тщательно вытирая с них пыль.
— Ты, кажется, что-то сказала, Сона, — обратился он к маме.
— Я сказала, чтобы ты не нагибался за каждым помидором. Поднимай сначала те, что покрупней, а остальные я подберу сама.
— Эх, что бы я делал без такой жены…
— Вот именно, — сказала мама. Это была её любимая присказка, которую она повторяла всегда и всюду.
В отличие от отца, который невысок ростом и, казалось, состоял из одних жил, мама была высокой и очень полной. Я бы сказал даже, что она была просто большой, и всё у неё было большим: глаза, руки, плечи. И даже нос. По тому, что я говорю, трудно представить себе красавицу, но мама очень красива, особенно глаза — огромные, раскрытые и полные любви, И она действительно была полна любви, особенно ко мне и к отцу, а кроме того она была очень деликатной и больше всего на свете боялась кого-нибудь обидеть, даже невзначай, поэтому её предупредительность могла быть похожа даже на угодливость. Потому-то она и любила поддакнуть собеседнику — не потому, что была с ним во всём согласна, а потому, что хотела доставить ему удовольствие, соглашаясь с ним. Отсюда и её вечное «вот именно…».
Тем временем отец подобрал с земли последний помидор и, так же бережно вытерев его своим клетчатым платком, сказал маме гордо:
— Нет, ты скажи, Сона, есть ли у кого-нибудь помидоры лучше моих?
Мама, зачерпнув ковшом то, что она размешивала в ведре, внимательно посмотрела на густую белую струю, но видно осталась не до конца довольна, потому что продолжала мешать дальше.
— Ты же сам знаешь, Полы-джан, что лучших помидор в области нет. Всего за сорок дней вызрели прямо на удивление.
Отец гордо расправлял усы.
— Ты представляешь, что могло быть, если бы Рябой Берды не дал мне отборной рассады, а? Столько лет я его знаю, а такой жадности в нём не замечал.
Мама и здесь не стала возражать. Возразить мог бы я, сказав, вернее напомнив отцу, что рассада как-никак принадлежит колхозу, и в другое время отец на месте Берды и сам никому бы не позволил раздавать эту рассаду в частные руки, но я ничего не мог сказать, а мама ограничилась своим нейтральным «вот именно».
— И что это за люди, такие, как Берды? — всё не мог успокоиться отец. — Рассады им жалко для человека.
Некоторое время он стоял возле мамы, глядя, как она размешивает что-то своим большим ковшом, а затем отправился на огород, за последними двумя ящиками. Уложив и их в машину, он снова вернулся к вопросу о рассаде и её хранителе Берды.
— Как трясётся над ней, словно колхоз сразу обеднеет. Вот и делай людям добро — ведь сколько раз я подвозил Берды этого на машине до самого города, ни копейки с него не брал, а он из-за пучка паршивой рассады кричал так, что с другой стороны Копетдага было слышно.
Распалившись, отец с такой силой дёргал себя за усы, что они у него стали торчком, словно два штыка.
— Ладно, — вдруг успокоившись и видно вспомнив что-то, сказал он. — Как не упирался Берды, а за две бутылки всё-таки стал сговорчивее, так что забот с этим теперь не будет.