Мемориал - страница 12

Мы с Гельмутом давно на «ты», я хорошо знаю и его жену Лизелотту, высокую красивую женщину, с такой же неуемной энергией, как и ее муж. Оба они коммунисты, принимающие самое деятельное участие в подготовке мирных манифестаций и других выступлений общественности, направленных против милитаризма и реакции. Живет Гельмут в Лемго, маленьком вестфальском городке, вот уже больше года как на пенсии, куда его поспешили спровадить хозяева фирмы, узнав, что кандидатура этого рядового служащего выдвинута от коммунистов Земли в ландтаг. Но Гельмут Гейнце, как и его друзья по кружку — художник-оформитель из Миндена Вернер Хёнер, пастор из Бад-Зальцуфлена Генрих Дистельмайер и другие борцы за мир, доказали, что авторитет в народе приобретается не должностью и не чином, а добрыми делами.

За то время, что мы не виделись, кружок «Цветы для Штукенброка» хотя и подвергся гонению федеральных властей, отдавших было приказ секретной полиции взять его деятельность под негласный надзор, но тем самым стал еще более популярен среди населения, особенно молодежи, и финал этой истории был таков: власти, испуганные недовольством народа, отменили свой, мягко сказать, неразумный приказ, а число друзей кружка намного возросло. В настоящий момент кружок вместе с другими прогрессивными организациями готовится к проведению многотысячной всегерманской манифестации мира в столице государства — в Бонне.

Сразу же, за ближайшим поворотом, нас встречает скромное, как бы притулившееся среди больших железобетонных коробок здание старинной архитектуры. Над гостеприимно распахнутыми дверями потемневшая вывеска с гастрономическими натюрмортами.

Останавливаемся, выходим.

Заведение и вправду симпатичное. Его формы спокойны, несколько тяжеловесны. Не одно поколение пережили эти крепкие, осанистые столы, эти темные балки, поддерживающие лепной потолок, эти выстроившиеся на полках фарфоровые кружки с медными крышками-колпачками. И даже война пощадила их.

Заказ был уже сделан, когда меня осенило: да ведь здесь, в этом зале, мог бывать Гёте! Великий поэт, которого я обычно читаю с трудом, но перед которым тем не менее преклоняюсь, родился во Франкфурте. Было бы трудно уехать из города, так и не повидав дома, где прошли детство и юность великого немца.

Однако мое предложение о «поездке к Гёте» встречают довольно прохладно. Старичок простодушно признается, что терпеть не может стихов. Гельмут благоразумно помалкивает. Даже Дитер меня не поддерживает. Объехавший по туристским маршрутам чуть ли не полмира, он не знает, сохранился ли здесь, в соседнем с ним городе, дом поэта, а если сохранился, то есть ли в нем музей и какое у него расписание. И вообще, по мнению всех троих, экскурсию надо отложить до другого раза, потому что сейчас уже поздно, а дорога мне предстоит долгая.

— Вы еще будете во Франкфурте, — успокаивают меня.

— Морген, морген, нур нихт хойте…[3] — отвечаю я, демонстрируя память бывшего «первого ученика».

Все смеются.

Подходит официант с подносом, начинает расставлять яства.

Через минуту стол накрыт.

Перед нами на старинных фаянсовых блюдах с картинками самая простая и в то же время самая прекрасная еда — свежие огурцы и помидоры; домашний хлеб, крутобокий, душистый, с лаково блестящей корочкой; желтое сливочное масло, только что со льда; сочная, нарезанная большими тонкими ломтями ветчина; белый, плоский, как лепешка, тоже домашний сыр с тмином, еще хранящий на себе марлевый узор; и «гвоздь программы» — длинные, красноватые, с масляными потеками, поджаренные на сковородке колбаски.

— О, франкфуртские сосиски! — восклицает маленький Фриц и, схватив блюдо, предлагает мне попробовать традиционное изделие местных колбасников.

Что может быть лучше? От одного запаха проглотишь язык!

Но я сижу не двигаясь. «Как он сказал, — пытаюсь удержать осенившую меня догадку. — Франкфуртские сосиски? Его излюбленное кушанье… Где я это уже слышал?»

Старичок смачно чмокает и подносит блюдо к моему носу.

— Вкусно, очень вкусно!

Сижу, по-прежнему уйдя в себя.

Гельмут первый замечает, что со мной что-то произошло.