Мемуары шулера - страница 17

Иными словами, если бы игроки целиком и полностью доверялись воле «Случая», они рисковали бы куда меньше.

Увы, и тут, как и вообще в нашей жизни, ими нередко движет тщеславие, а оно-то чаще всего и оказывается причиной их невзгод.

Ведь банкомет «всегда» играет, полагаясь лишь на волю Случая, а раз в конечном счете именно он «да» остается в выигрыше — почему бы игрокам не последовать примеру, который приводит к столь успешным результатам?!

Шли годы — а в моей жизни же не происходило ничего примечательного.

Мимолетные приключения… Среди прочих жена одного почтальона. Блондиночка такая, фигурка что надо и крошечные грудки. Каждый вечер она писала мне любовные записочки, изменив почерк — ведь это ее муж доставлял мне их по утрам.

1914-й год.

Франция не признает монаганского гражданства, и мне приходится явиться в свою мобилизационную часть — правда, моя батарея попадает на фронт лишь спустя две недели, 17-го августа 1914 года.

Думаю, вряд ли кто-нибудь оставался на фронте меньше меня. Мы прибыли на линию огня в четыре утра — а в четыре часа одну минуту я уже был ранен в левую коленку!

Боль жуткая. Я потерял сознание, упал, и меня засыпало землей.

Очнулся я уже в лазарете.

Там мне рассказали, что некто по имени Шарбонье спас мне жизнь, раскопав из-под земли и вытащив на собственном горбу. Он тоже ранен — увы, куда серьезней меня. Интересуюсь, где его можно повидать? Отвечают: в данный момент ему как раз ампутируют руку.

Кто он, этот Шарбонье?

Высокий тощий парень, сын меняльщика и капрал из соседней батареи. Вот все, что о нем было известно.

Я увидел его на следующий день. Он лежал на носилках. Его несли. Красивое лицо, бледное как полотно, с узким, заостренным, словно лезвие ножа, носом, оно навсегда запечатлелось в моей памяти. Мне хотелось что-нибудь сказать ему, поблагодарить. Но не успел. А когда снова заговорил об этом, мне ответили, что его эвакуировали в тыл.

Комиссованный по первой статье с военной службы, я сохранил легкую хромоту, которая придала благородства моей тяжеловатой крестьянской походке. Короче, и трех месяцев не прошло, как я снова вернулся в Монако и занял свое место крупье.

Я познакомился с ней в 1917-м.

Жгучая брюнеточка с очень красивыми глазками и соблазнительнейшим ротиком, вернее сказать, самым аппетитным из всех, что мне довелось видеть до тех пор.

Она была мне антипатична — и в то же время нравилась. Да-да, именно то, что притягивало меня в ней, одновременно отталкивало и внушало отвращение. Феномен притяжения, должно быть, относящийся к области физики. Правда, ничего не смысля в физической науке, не могу связывать это ни с чем, кроме особенностей физиологического толка.

Мне и раньше приходилось сталкиваться с этим явлением. Есть люди, которые при первой же встрече заставляют вас сразу отпрянуть назад. Но лучше не терять бдительности — или, вернее, довериться первому впечатлению! — ибо этот прыжок назад порой оказывается лишь разбегом, чтобы попроворней броситься вперед.

Короче, этой женщине, которую, кстати, я никогда не любил, суждено было сыграть в моей жизни роль хоть и мимолетную, но провиденческую и зловредную.

Я примечал ее не один раз.

Можно ли было не почувствовать, когда она минуту за минутой не спускала с меня пристального взгляда?

Обычно она стояла неподвижно, облокотившись на высокую спинку стула банкомета — и не начинала играть, пока не приходил мой черед метать шар. Так что я довольно быстро понял, что этот безучастный взгляд, чья пронзительная пристальность так волновала и смущала меня, предназначалась скорее крупье, чем мужчине.

Она терпеливо поджидала своего часа, и стоило ей, наконец, услыхать вещую фразу: «Делайте ставки, господа!» — как она тут же кидала мне свои шесть луидоров, которые, должно быть, уже битый час буквально жгли ей руки, ибо, когда я брал их у нее, они были горячими — обжигающе горячими и влажными оттого, что слишком долго оставались в ее лихорадочной от нетерпения ладошке.

И бросая деньги, произносила:

— «Тьер»…

Других ставок она никогда не делала.

Это нельзя назвать системой. Просто манера, весьма, кстати, распространенная и не лишенная известного смысла, ставить сразу на двенадцать чисел, которые соседствуют на колесе и соединены на зеленом сукне игорного стола.