Мемуары везучего еврея. Итальянская история - страница 27

. То были события, происходившие вдали от нас. Хотя некоторые члены нашей семьи, жившие в Париже, до сих пор их помнили, мне они казались чем-то вроде деяний Чингисхана или, скажем, Аттилы — дела столь нереальные, что они даже усиливали мое ощущение безопасности. В штаб-квартире фашистской партии в Удине, где у моего отца были большие связи, все открыто выступали против начинавшихся в Германии преследований евреев, но не потому, что жертвами были евреи, а потому, что преследователями были немцы, которых местные итальянцы ненавидели. Брат моего отца, продолжавший быстро подниматься по ступеням своей карьеры, писал нам — или рассказывал во время наших летних встреч на его даче в горах — о своих встречах с Муссолини. Эти весьма дружеские встречи никогда, по словам моего дяди, не заканчивались без намека со стороны дуче на разницу между евреями Италии и всеми прочими евреями мира. Мы были в безопасности, потому что отличались от других, и мы могли отличаться от других, поскольку до сих пор были в безопасности.

В военных кругах, в которых я вращался, так как мои школьные друзья были детьми офицеров, а также и потому, что вокруг Удине было много военных баз, где я мог ездить верхом сколько угодно, было принято, почти в качестве ритуала, демонстрировать свою лояльность по отношению к королю, отстранение от фашизма и открытую враждебность к немцам. В таких случаях я чувствовал себя частью почти что секретного общества, поскольку в присутствии моих родителей кто-нибудь всегда находил повод сказать что-нибудь в пользу евреев и против немцев. Самого факта, что в те годы полковником самой престижной кавалерийской части был еврей, оказалось достаточно, чтобы заткнуть рот любому, кто осмелился бы, хотя бы в нашем присутствии, высказать критику в адрес евреев. В Йом Кипур 1937-го, когда кантор в третий раз начал петь Коль нидрей, трое бритоголовых юнцов вошли в нашу маленькую синагогу с явным намерением помешать службе. Сразу почувствовалось напряжение, хотя кантор не остановился и продолжил петь. Мой отец обернулся и, увидев, что никто не реагирует, встал и пошел с талесом, обернутым вокруг плеч, навстречу непрошеным гостям. Не говоря ни слова, он медленно вытащил из бумажника документ, показывающий его положение в фашистской партии. Трое юнцов встали по стойке «смирно», повернулись и вышли из синагоги. Инцидент был незначительным, но я, сидевший рядом с отцом, до сих пор четко помню его. Более чем что-либо иное он укрепил мое ощущение полной безопасности, и без того усиливавшееся с каждым предыдущим годом той жизни, которой я жил во время летних каникул.

У нас было три типа каникул, о поддержании которых мать заботилась с религиозным рвением, считая, что первые два необходимы для моего здоровья, а третий — для психологии моего отца: отдых на море между июнем и июлем, в горах — с июля до сентября, а затем семь-десять дней в Пьемонте во время сбора винограда.

Для меня самым скучным было море. Я не любил плавать, я ненавидел ходить под парусом, быстро сгорал на солнце и не хотел играть роль дуэньи для своей сестры, или, как говорят в Италии, «держать свечку» для ее бесчисленных обожателей. В 1935 и 1936 годах каникулы на море были заменены круизами в Северную и Южную Америку на борту роскошных лайнеров — соответственно «Сатурния» и «Конте Гранде», которые везли, кроме многих важных персон и богатых туристов, избранную группу маринаретти, юных фашистских моряков, принадлежавших к наиболее лояльным к фашистскому режиму семьям. Их задача состояла в том, чтобы маршировать по улицам Нью-Йорка и Буэнос-Айреса и помогать сбору металла и золота в итальянских общинах этих городов для поддержки Абиссинской кампании и в знак протеста против экономических санкций Лиги Наций. Я без труда попал в эту группу и был по-настоящему удивлен, узнав, что процент евреев среди юных моряков был значительно выше, чем в общем населении Италии. Именно в одном из этих круизов я держал свою первую речь, комментируя выступление Муссолини, переданное по корабельному радио во время одного из обеденных собраний фашистского промывания мозгов, на которых я обычно отсутствовал из-за морской болезни. Моя речь не имела большого успеха, частично из-за того, что я говорил об исторической роли дуче, в то время как наш учитель физкультуры по фамилии Порку, т. е. «свинья», был заинтересован в том, чтобы говорить с нами о венерических болезнях и онанизме, кои, по его мнению, были основными врагами юных фашистов.