Меня зовут Космо - страница 3

– Ути боже мой, – говорит вторая женщина, увидев меня. – И черепашка! Космо, ты черепаха! Ко мне, малыш, ко мне!

Она стучит себе по коленям, словно я должен на них запрыгнуть. Судя по всему, она не знает о моём артрите. В последние несколько лет у меня побаливают суставы; иногда так жжёт, что даже зализать не получается. Тем не менее из чувства соседского долга я всё-таки упираюсь в её колени передними лапами, хотя и понимаю, что она надо мной посмеивается. Её пальцы пахнут маленькими колбасками, которые Мама заворачивает в тесто и запекает в духовке по праздникам. На Рождество в прошлом году я съел семь штук, когда Папа оставил свою тарелку без присмотра. Я до сих пор помню, как эти колбаски скользили мне в горло: тёплые, солёные, продолговатые. Четвёртый лучший день в моей жизни.

– К вам много народу уже пришло за конфетами? – спрашивает Папа женщин, держа руки в карманах джинсов.

– О, целая толпа! – отвечает та, что чешет меня за ушами. – Привидения, несколько пиратов, одно авокадо… а вечер ещё так молод!

Этого выражения я не понимаю. Как вечер может быть молодым?

Старый. Молодой. Обычно я нормально разбираюсь в возрастах. Эммалине пять лет. Максу – двенадцать. А мне – тринадцать, или, по человеческому счислению, восемьдесят два. В нашем районе только один пёс старше меня – жёлтый лабрадор по имени Питер, который передвигается с помощью тележки, приделанной к задним ногам. До меня доходили слухи о собачьих пелёнках, о таблетках, которые искусственно продлевают жизнь. Такие варианты – не для меня. Но ещё я знаю, что, как самый старший член семьи, я должен быть с ними как можно дольше и помогать всем, чем могу.

Как хорошо, что во мне ещё осталось столько жизни.

Мы уходим с веранды. На улице верещат детишки, родители бегают за ними с фонариками, а мы раз за разом повторяем одно и то же: подходим к соседям и выпрашиваем у них еду. Мне всегда казалось это интересным. Когда я клянчу еду, сидя под кухонным столом и просунув нос между коленями моих людей, результаты бывают разные. Иногда Макс отламывает мне кусочек бутерброда или даёт слизать мясной сок с тарелки. Иногда Папа кричит мне: «Фу!» и прогоняет в гостиную, и я печально жую там игрушку из верёвок. У людей правила другие.

Я иду медленнее, у меня уже начинается одышка, и тут… мы приходим. Мы возле дома бордер-колли. У меня шерсть встаёт дыбом.

Но где же собака-демон? Я не вижу её! Даже не чувствую запаха!

Макс отвечает на мои поскуливания:

– Что не так, Космо?

Что не так? Костюм жирафа, похоже, действительно сделал что-то с его мозгами. Очевидно же: бордер-колли что-то замышляет!

Эммалина громко вдыхает, потом выдыхает:

– Пап, я устала.

Её плащ стелется по тротуару, на кромку налипли осенние листья.

– Хочешь домой? – спрашивает Папа. – Твои ведёрки почти полные.

Бордер-колли! Почему никто не беспокоится из-за бордер-колли?

Макс говорит:

– Как Эммалина скажет, так и я. Я конфет набрал, наверное, уже на год вперёд.

Что такое? Они втроём поворачивают к дому. Нет! Я упираюсь лапами в землю и отказываюсь идти. Если бордер-колли строит зловещие планы, её нужно остановить.

Макс тянет меня за поводок и говорит:

– Космо, пойдём, пожалуйста.

Нет.

Папа говорит:

– Космо, пойдём.

Нет.

Эммалина кладёт руки мне на спину:

– Космооооо.

В конце концов Папа берётся за поводок и тянет, медленно, но сильно, и мне приходится всё же уйти от дома бордер-колли, окна которого освещают осенний вечер янтарным светом. Стоп. Стоп! Стоп! В последнее мгновение, забежав прямо к ней во двор, я поднимаю ногу и выпускаю струйку мочи. Сигнал. Предупреждение. «Я тебя раскусил».

А потом ухожу. Взволнованный, но довольный.

Дома меня, как и обещали, угощают печеньем, а Эммалина с Максом делят сладости на полу гостиной: в одну кучку леденцы, в другую шоколадки, в третью – конфеты, которые никому не нравятся.

– Фу-у-у, – говорит Эммалина, отбрасывая в сторону коробочку с изюмом. Она так энергично качает головой, что её чёрные кудряшки летают туда-сюда. – Фу, фу, фу-у-у.

Я наблюдаю за ними с дивана, на который в последнее время забираться стало тяжеловато. Иногда мне это удаётся не с первой попытки, после нескольких неловких падений. Давным-давно меня вообще не пускали ни на какую мебель, что было мне совершенно непонятно. Разве моя собачья постель сделана не из похожих материалов? Почему на одном мне лежать можно, а на другом – строго запрещено? В конце концов Папа всё-таки перестал всеми силами защищать диван, и подушки постепенно приняли форму моего тела. Я узнал, что упрямство – это очень сильная штука.