Мерцание - страница 2

Караван двигался к побережью, в небольшой городок, где во время летнего фестиваля у Франчески намечалась крупная сделка. Согласно расчетам аристократки, они должны были оказаться в городе за неделю до праздника. Но им пришлось сделать крюк, чтобы заехать в Ирдис, где к каравану присоединилась новая попутчица — Элиж, дочь давнего приятеля Фран, которую та согласилась отвезти в прибрежный город, где девочку ожидали друиды.

Йингати забиралась на крышу лишь когда хотела побыть одна. Обычно она держалась поближе к друзьям, делилась мыслями с Фран, ругалась с вампиром, перешептывалась с лошадьми -животные очень любили шаманку и легко успокаивались от звуков ее голоса. Но сейчас ей самой было невыразимо страшно. Болото смотрело на нее, выжидало, пробовало на прочность защитный наговор пути. Вон слева от дороги воздух легонько подрагивает…

Возможно, это лишь казалось Йингати, но, она не хотела, чтобы друзья видели ее в таком состоянии. Ужасом легко заразиться, а чтоб отвести беду, нужна твердая воля. Поворачивать поздно — только вперед.

«Почему же вперед? Вниз и вбок», — засмеялись в голове.

— Замолчите, — прошептала Йингати.

«Бездействие приравнивается к действию. Не можешь помочь — смейся, хохочи, торжествуй, и смерть не узнает тебя в лицо…. Молчишь? Закрой лицо ладонью и выпусти кровь».

Йин потянулась к любимому ритуальному ножу и усилием воли заставила себя сесть. Скрестив ноги в защитном жесте, сгорбившись под грузом невидимых взглядов, она уняла дрожь в руках, снова стала читать стихи — на этот раз чтобы успокоиться. Она читала старую северную балладу нараспев, отдавая ритму больше, чем смыслу слов, и она заставляла голоса повторять в унисон. Но один из них не унимался.

«На перекрестке без направлений просыпаются огоньки. Они кружатся и мерцают. Они любят кровь как сестру и даруют ей свободу из чистого золота. Это уже случилось. Ты сама по себе», — голос был низкий, глубокий, двухтональный, вибрирующий где-то под затылком и вызывающий дрожь. Каждое слово било Йиингати ознобом, и она жалась к деревянной крыше фургона, пряталась между тюков, зная, что это её не скроет, сжимала кулаки так, что ногти болезненно впивались в кожу.

— Развлекаешься? — у края крыши возникла голова Фран. Аристократка с печальным интересом смотрела на творящийся на крыше хаос. — Извини, что прерываю твое общение с духами. Но я тут порезалась, и наш общий друг пытается превзойти сам себя в искусстве сотворения мигрени.

Зрачки Йингати были широки, черны — и не выражали понимания.

— В общем, спускайся, как отпустит, — буркнула Фран и вернулась в фургон.

Вампир стоял в дальнем углу спиной к аристократке. Франческа даже подумала пошутить, будто он сам себя поставил в угол за плохое поведение. Но посчитала, что в данных обстоятельствах такая шутка неуместна.

— Она с духами говорит, Аластер. Сказала, как закончит, спустится.

Вампир резко повернулся. В свете керосиновой лампы его бледное лицо казалось восковым.

— Ах вот, значит, как, — воскликнул он визгливым голосом. — А ты спросила ее, какие ещё сюрпризы её творения мне готовят?

— Нет, не спросила, — проговорила Фран устало. — Сейчас она спустится, и ты сам у нее спросишь. И вообще, может подождешь в своем фургоне? А то у меня голова болит.

— В моем, как ты выразилась, фургоне разговаривают деревянные изделия, которым полагается молчать.

— Ну это же волшебные музыкальные инструменты, Аластер, видать, без музыки тоскуют. Через несколько дней мы их продадим, и это будет не наша проблема.

— Раньше они так не делали, — упрямился вампир. — Раньше они молчали. А теперь они разговаривают. Что дальше?

— Ну, а что может быть дальше… Это ж, блядь, лютни.

— Они деревянные, Фран, понимаешь? Де-ре-вян-ны-е!

— И что?! — повысила голос аристократка.

— А то, я шестьдесят семь лет прожил и от колдовства троллиного помирать не собираюсь… Хватит дуру из себя строить. Ты вообще про вампиров что-нибудь слышала? Я, считай, с живыми кольями сплю, у которых еще признаки разума проявились…

— Ну хорошо, — выдохнула Франческа. — А что они говорят?

— А я, думаешь, слушал? Это пусть твоя Йингати разбирается, о чем там ее колья бормочут.