Мертвецы зимы - страница 24

Затем Месье Понд схватил меня еще крепче, его галстук касался моих волос.

— Я держу тебя, Мария, — сказал он. — Идем.

Мы прошли сквозь отступающие волны, и вышли на берег.

Там был Косов. Он стоял перед нами, скрестив руки.

— И снова здравствуйте, — вздохнул месье Понд.

Косов кивнул.

— Вы должны были позволить морю забрать ее, — сказал он.

— Этому не бывать! — сказал месье Понд очень жестко.

Помнишь Давида и Голиафа? Косов казался таким огромным, таким яростным, а месье Понд — таким маленьким и решительным — как маленький щенок перед большим волком. Он стоял твердо, и я видела, что он готов драться.

Вдруг Косов открыл рот, и из него вылетел сгусток тумана.

— О, это плохо, — охнул месье Понд. Он схватил меня за руку, и мы снова побежали.

Мы вскоре вернулись к отелю, недалеко от вершины холма.

Мы оба устали и тяжело дышали, мокрые с головы до ног, ледяная вода холодила и тяжелила нашу одежду.

Но месье Понд не собирался сдаваться, таща меня вверх по каменистой тропинке. Позади нас, я знала, был Косов, топая, как голем.

Огни клиники были такими теплыми и приветливыми, но они были еще так далеко.

Месье Понд толкнул меня вперед.

— Иди внутрь, Мария, — сказал он. Его лицо было грустное и суровое.

— Я разберусь с… что бы это ни было. Я справлюсь. Найди Эми. Беги.

Я постояла секунду, наблюдая, как он разворачивается к Косову, поднимающемуся по тропинке.

— О, добрый вечер. Рад встрече с вами, — сказал великан, стискивая месье Понда в медвежьих объятиях. Затем он повернулся, таща месье Понда к обрыву.

— Я предупреждаю вас, — прохрипел месье Понд, отчаянно молотя ногами воздух. — Я хорошо владею… а-ах!

Косов отпустил его. Месье Понд покатился вниз, и скоро исчез из виду. Косов повернулся ко мне.

Вскрикнув, я бросилась бежать к зданию клиники.

Каким-то образом я добралась до двери, плача и крича на бегу. Я захлопнула дверь за спиной, и, задыхаясь, прислонилась к ней. Прихожая была очень темной, но сквозь замерзшее стекло я различила светящийся силуэт Косова. Я даже не думала о том, как мне прогнать этого монстра. Я была слишком напугана.

На мое плечо опустилась рука. Я, сглотнув, обернулась. Это была мадам Блум, смотрящая на меня пустыми глазами, рассеянно приглаживая волосы свободной рукой. Другой рукой она сжимала мое плечо. Она улыбнулась.

— Добрый вечер, Мария, милочка. Мы так беспокоились о тебе.

Сент-Кристоф,

6 декабря 1783

Октавиус, мой милый друг!

Чтоб все часы остановились и меня сдуло ветром, как перышко! Лечение действует! Я не знаю, как и почему, но оно поистине чудесно. Я чувствую себя намного лучше. Я могу с легкостью взбежать вверх по лестнице, и (только не говори ни одной живой душе!) я могу спокойно попыхивать трубкой без ощущения, что это последнее удовольствие в моей жизни.

Это прекрасно — хотя у меня лишь смутные воспоминания о том, как я начал получать это лечение, но могу сказать тебе: завтра я пойду на пляж вместе с другими за новой порцией свежего морского воздуха.

Я вошел в гостиную, заметив, что насвистываю легкомысленный мотивчик. Мрачные Сестрицы уже сидели там — Оливия и Хелена Элквитин, наигрывая довольно грустную песенку. При моем появлении они отложили инструменты. Хелена тотчас же схватила бумагу и начала строчить на ней свои дурацкие числа, а ее толстуха-сестрица вежливо заговорила со мной.

— Вижу, вам намного лучше, мистер Невилл, — сказала Оливия.

— Благодарю, мадам, вы очень добры, — ответил я. — А вы все еще бледны.

Странно, но я почувствовал, что краснею, когда заговорил с ней. Неожиданно.

Она вздохнула.

— Я уже давно не получала никакого лечения. Потому что мне ничего не помогает.

— Ох, — сказал я, опустив голову. — Я и не знал, что ваша болезнь так прогрессирует. Примите мои соболезнования, мадам, — слишком пафосно. Ну а что еще сказать женщине, когда она сообщает вам, что стоит одной ногой в гробу? Я осмотрел ее, ища признаки неизбежного поражения в борьбе с болезнью, но вместо этого впервые заметил, что Оливия Элквитин — очень даже симпатичная женщина. А ее кожа матовая как фарфор.

Хелена оторвалась от своей писанины и нахмурилась, черты ее лица еще больше заострились.