Месть фортуны. Фартовая любовь - страница 29

— Тогда другое время было! Ошибались! Теперь без промаха берут!

— Ой! Чего брешешь? И нынче не легче. Лесных мели, а с ними и деда взяли, с клячей! Он-то при чем? Старик ногами еле двигает. С печки сняли! За жопу! Нашли где врага искать!

— Это меня не касается!

— Тогда и не болтай много про виновных! Тот дед, может, последний год на свете жил, так и ему спокойно докоптить на печке не дали.

— Да выпустили твоего деда нынче! С утра домой отвезли! На машине, как начальника! Чего ты за него горло дерешь? — нахмурился вахтер.

— Небось и с лесных — не все убивцы! Так разве отпустят? Кто к вам попал, тот пропал, как и наш отец! — вздохнула баба шумно.

— Я его не забирал! И никто из наших! Тех давно убрали из органов! За все разом!

— А вот лесные остались! Чекисты много бедолаг по свету наплодили. И теперь помнится, как кричали у вас в подвале люди. Неспроста! Пытали их! И нонешние не лучше!

— Теперь не пытают никого! Попадешь, сама убедишься! — успокоил вахтер бабу. Та криком зашлась. Пожелала Иванычу встречи с самим Дедом.

Вахтер уже повернул к выходу, когда возле закусочной остановился трактор с санями, груженными доверху бревнами, корягами. Чумазый, усталый тракторист зашел в закусочную промочить горло бокалом пива. Увидев Иваныча, спросил удивленно:

— А кто мне ворота откроет? Я же вам дрова привез!

— Оставь сани до утра! Все равно теперь их разгрузить некому! Все по домам ушли. А я один — не одолею! Тут же целая гора! — оглядел из окна сани.

— Мне утром на торфозавод надо! — заартачился тракторист.

— Ты еще проснуться не успеешь, как наши ребята сани освободят! — убеждал Иваныч.

— Ну хоть двор открой! Заеду!

— Да оставь у ворот! Завтра заедешь сразу. А то теперь по потемкам заденешь чью-нибудь машину, потом скандала не оберешься! Там у тебя коряги! Оставят царапину, мне потом не работать у них! Подожди до утра! Сам знаешь, к нам на территорию без проверки транспорта не пускают. А ее не я провожу, — говорил Иваныч, понимая, что трактористу очень хочется скорее отделаться от груза.

Но доводы вахтера убедили. И тракторист согласился оставить сани с дровами до утра.

Иваныч пошел домой довольный. Он не захотел взять на себя чужие обязанности, а может, слишком торопился домой, решил не возвращаться.

Тракторист пил пиво. Разговаривал с алкашами. Капка не прислушивалась. У нее мелькнула мысль. Шальной показалась она вначале. Но Задрыга не могла отвязаться от нее. И, подсев к кентам, предложила тихо:

— Разгрузим?

— Ты что? Съехала?

— Где? Зачем? — не поняли фартовые. И только Василий сообразил сразу, что задумала Задрыга.

Он тихо объяснил кентам, что этот шанс упускать нельзя. Ведь мерзлые коряги и бревна могут вынести любую решетку; выдавить и сломать любую сталь и арматуру, как жалкую спичку.

— А уж решетки, если хорошо разогнать корягу иль бревно, в куски пустят шутя! Только бы своих не поубивать в камерах!

— Вот мороку тебе задали чекисты! — пожалела тракториста уборщица зала.

— Да уж это верняк, всем от них невпродых. И рабочему человеку! Каждому печенки достанут!

— Теперь еще знай, как сани поставить! Проезд их машинам надо оставить! А значит, сани ближе к дому. Не то кипеж будет! Поднимут с койки ни свет, ни заря! — встрял в разговор рассудительный Мельник.

— И подпалить те дрова! — бросила в сердцах уборщица.

Тракторист хохотнул, уходя. А вскоре, сев в кабину, повел

трактор к зданию комитета. Завернул за угол. И отцепил их. К нему никто не подошел, не выглянули в окно.

Дождавшись, пока трактор скроется за поворотом, вышли из закусочной кенты. Огляделись. Ни одной души на улице. Лишь одно окно в комитете было освещено. Там двое дежурных играли в дурака, отвешивали друг другу звонкие, щелбаны. Кенты, воспользовавшись этим, нырнули за угол.

Задрыга быстро влезла на борт саней, открыла боковые крепления. Корчи и бревна с грохотом и гулом покатились вниз.

Вот верхняя коряга, развернувшись на бревне, съехала с борта, кувыркнувшись, ударила в окно подвала, выдавила стекло. На корягу съехало бревно, надавило на корягу, та заскрипела по решетке и через мгновенье — вдавила ее внутрь.