Михал Панек свидетельствует... - страница 4
Подойдя к умывальнику, я увидел на полочке какую-то бумажку, прикрытую пепельницей. Я подошел ближе и узнал мое письмо к брату, сложенное по кусочкам.
На минуту у меня перехватило дыхание. Я понял, что допустил грубую ошибку, не проверив, смыла ли вода обрывки бумаги. Кто-то вытащил их и сложил под пепельницей.
Недолго думая, я сунул обрывки в карман и, не успев отмыть чернильное пятно, поспешил обратно в гостиную. Уселся на прежнее место, взял газету и уткнулся в нее. Вскоре открылись двери столовой и на пороге показалась повариха:
— Пожалуйте к столу, обед готов, приятного аппетита...
— Одну минутку, господа, — подняв руку, сказал Кашпар и снова закрыл дверь в столовую. — Попрошу внимания. Я много раз указывал на то, что безопасность штаба требует исключительной осторожности, особенно это касается тайны нашей национальной принадлежности. Сейчас я докажу вам, как легко может обнаружиться, что мы из Чехословакии. Пожалуйста, пройдемте...
Он направился в коридор, ведущий к туалету, открыл дверь и подошел к полочке. Но тут же вышел и, побагровев от гнева, сказал:
— Я хотел вам показать, что любой документ, даже разорванный и брошенный в унитаз, еще не уничтожен. Кроме того, я снова вам напоминаю о необходимости строго выполнять приказ, запрещающий разговаривать в помещении штаба на каком-либо славянском языке. Займите ваши места в столовой...
За обедом я механически глотал пищу, не замечая, что ем, и усиленно размышлял о том, что буду отвечать полковнику на его дотошные расспросы. Я боялся самого худшего. Полковник же во время обеда вел себя вполне спокойно, не подал и виду, что все еще думает об этом эпизоде. Я не знал, догадался ли он, кто автор злосчастного письма.
Ровно в тринадцать часов Кашпар позвал меня к себе в кабинет. Значит, все-таки!..
— Вильям, моментально и без размышлений ответьте мне на вопрос: кому вы писали?
У меня был заготовлен ответ:
— Господин полковник, я хотел писать в лагерь беженцев в Лехфельде Елинеку, с которым мы знакомы еще со времен первой республики...
Кашпар осклабился:
— Елинек — ваш брат?
— Перед войной мы вместе были в скаутской организации. Как вы, конечно, знаете, у скаутов обычно обращаются друг к другу — «брат». От этой привычки трудно отвыкнуть. В ней есть что-то от нашей молодости. Но когда я начал писать, я вспомнил о вашем запрещении вести переписку с кем-либо, разорвал письмо и бросил его в унитаз. Признаю допущенную ошибку — я не удостоверился в том, что обрывки письма смыты. Прошу извинения и надеюсь, что вы меня простите...
Откинувшись в кресле, Кашпар скептически качал головой. Я стоял перед ним как школьник. Он сказал, что сразу же узнал, кто писал, — по почерку и по словацкому языку. Он высоко ценит то, что я не отпирался и признал свое авторство. Но не может понять, как мне удалось устроить, что все клочки бумаги исчезли с полочки. Он последним зашел в гостиную. Я, как ему казалось, все время сидел поблизости и не двинулся с места. Он точно знает, что помещение никто не покидал, и не понимает, чем объяснить исчезновение обрывков письма. Я попытался пошутить:
— Это мой секрет, господин полковник, если бы я вам сказал, что сам ходил за этими бумажками, вы бы мне все равно не поверили. Но ведь так оно и было на самом деле...
— Исключено, доктор! Тут я вам действительно не могу поверить. Вы не вставали с кресла, я следил за вами. В конце концов, оставьте свой секрет при себе. Этот проступок я вам прощу. Прежде всего потому, что и совершив ошибку вы сумели блестяще замести следы. Вы вступили в борьбу как настоящий солдат.
Передо мной был снова прежний Кашпар; казалось, опасность миновала.
С тех пор полковник утверждал в присутствии других сотрудников, что Вильям лучше всех умеет скрывать свою деятельность в штабе. Хотя он и штатский, но проявляет более высокую бдительность, чем любой кадровый офицер.
Мне этот неприятный случай принес удовлетворение. Впервые я померялся силами с Кенигом в ситуации, когда шансы у обоих были равны, — и я выиграл. Кроме того, мне показалось невозможным, чтобы полковник не использовал этого инцидента, если бы подозревал, что я лгу. Впервые за долгое время я снова обрел веру в себя, в свои способности и в свое будущее.